Глава пятьдесят первая

Глава пятьдесят первая

I

Одна пора года сменяет другую, чтобы в свою очередь смениться следующей, своим дыханием выкрашивая все вокруг в свой собственный цвет, охлаждая или согревая камни Горменгаста.

Фуксия ходит по комнатам в поисках потерявшейся книги. В окно она видит далекую дымку первой несмелой зелени, а спустя несколько дней зеленые огоньки уже вспыхивают повсюду, куда ни бросишь взгляд.

II

Опус Крюк и Шерсткот стоят на веранде Профессорского Двора, опершись локтями о перила балюстрады. В десяти метрах под ними очень старый дворник метет пыль. Пыль, усыпающая каменные плиты двора, побелела от жары. Весенняя прохлада давно забыта.

– Жарко старым косточкам? – кричит Опус Крюк старику. Тот поднимает голову и вытирает лоб.

– Да, – откликается он. Голос у него такой, словно он не пользовался им уже много месяцев, – Да, сударь, жарко. И жажда мучает.

Крюк уходит и возвращается через несколько минут с бутылкой в руках, которую он украл из комнаты Пламяммула. Привязав бечевку к горлышку, Крюк опускает бутылку вниз, где в клубах пыли стоит старик.

III

Запершись от всего мира у себя в кабинете, Хламслив сидит, а точнее лежит в своем элегантном кресле и читает. Ноги вытянуты к камину и закинуты одна на другую.

Слабый огонь освещает его лицо с тонкими, нелепо рафинированными чертами, которое, несмотря на странность пропорций, выглядит утонченно и изысканно. Поблескивают толстые стекла очков, которые в зависимости от угла зрения гротескно увеличивают его глаза.

Читает Хламслив вовсе не ученую книгу по медицине или философии. В его руках старая тетрадка, страницы которой исписаны стихами. Почерк неровный, но вполне разборчивый. Некоторые стихи записаны тяжелым, напыщенным детским почерком, другие – быстрым нервным курсивом, здесь много вычеркнутых слов, много исправлений.

Когда Фуксия вручила ему тетрадь и попросила почитать ее стихи, Хламслив был очень тронут таким доверием с ее стороны. Он относился к ней как к дочери, но не пытался найти путей к общению. Однако она сама искала этот путь и мало-помалу с течением времени стала проявлять в общении с Доктором большую доверительность.

Хламслив читает. Его лоб нахмурен. Осенний ветер свистит в ветвях деревьев в саду. Хламслив несколько раз возвращается к четверостишию, которое перечеркнуто Фуксией толстым синим карандашом.

IV

Холодная и тоскливая зима. Флэй, давно чувствующий себя в Безжизненных Залах как дома, обжившийся в них, как он когда-то обжился в лесу, сидит за столом в своей не ведомой никому комнате. Его руки засунуты в карман лохмотьев, которые были когда-то его одеждой. Перед ним на столе разложен большой, как парус, лист бумаги, который не только покрывает весь стол, но и спадает жесткими неуклюжими складками на пол с двух сторон стола. Центральная часть листа покрыта линиями, тщательно выписанными словами, стрелочками, пунктирными линиям, закорючками. Это карта (над созданием которой Флэй работает уже много месяцев) той части Замка, в которой он оказался, карта мертвого мира, чьи коридоры, пустые залы исследует Флэй; он постепенно расширяет район своих поисков, постоянно уточняет, вносит исправления в свою карту. Флэй живет в пустом, давно оставленном людьми городе, прячущемся в недрах необъятного Замка. Флэй дает названия узким и широким коридорам – улицам и проспектам закованным со всех сторон в гранит, лестницам-спускам, каменным террасам и большим залам-площадям. Странствования Флэя уводят его глубже в этот каменный мир, над которым вместо неба раскинулись нескончаемые потолки и крыши.