– Дядюшка, уж не начитались ли вы, с подсказки Дрефа, писаний Шорви Нирьена? В теории все это, конечно, прекрасно, но ответьте по совести – как бы вы отнеслись к тому, если бы ваша прямая родственница, урожденная Дерриваль, Возвышенная чистейших кровей, родила ребенка от простого серфа?

– Я бы только порадовался, дорогая моя, – лишь бы серф был хорошим малым.

– И вы не стали бы ее презирать?

– Я бы любил ее не меньше, чем раньше, и желал бы ей всяческого благополучия.

– Дядюшка, вы это серьезно? Не могу поверить! Ох, право, я не заслужила такой доброты, но вам не придется ее доказывать. Ибо хоть я и слаба, однако никогда себя не унижу – Дреф не позволит, пусть сам он и не подозревает об этом. На уме у него один лишь Шорви Нирьен, а на меня он не обращает внимания, словно я какая-то невидимка или вообще меня нет на свете. Правда, забавно?

– Судьба несчастного мастера Нирьена вскоре определится, – спокойно заметил Кинц. – Это вопрос всего нескольких дней.

– Боюсь, это ничего не изменит. Да, честно говоря, и не нужно. Может быть, если я просто пересилю себя, недостойные чувства пройдут сами собой?

– Хм-м. Скажи-ка, дорогая моя, есть признаки, что они проходят?

– Ни малейших. Я сама собою не владею, и мне это противно. В таком безвыходном положении, дядюшка, мне еще не доводилось оказываться. Нет, доводилось – один раз, и было так же гнусно.

– Когда же?

– В позапрошлом году, когда я была фрейлиной Чести и жила в Бевиэре. Некий кавалер двора – лицо значительное, его имя вам хорошо известно – какое-то время удостаивал меня своими ухаживаниями. Он послал мне серебряный медальон с веществом необычного аромата…

– Восхитительное подношение!

– Как посмотреть. Я носила медальон днем и ночью – почему-то мне казалось, что его нельзя снимать, – и постоянно вдыхала его запах. Время шло, аромат исподволь порабощал мой разум, и думала я только о том, кто подарил медальон. Мне это казалось дурным и даже противоестественным, но я не могла прогнать мысли о нем. Дядюшка Кинц, вы знаете все на свете, вам не приходилось слышать о каком-нибудь волшебном веществе или духах, способных действовать на людей таким образом?

– Воистину приходилось, – ответил Кинц с тревогой в голосе. – Позволю себе заметить, что сей неназванный кавалер вел себя отнюдь не безупречно.

– Это еще мягко сказано. Как бы там ни было, через несколько дней кавалер пригласил меня отужинать с ним в его покоях. Я приняла предложение.

– Быть может, тебе лучше остановиться, мое бедное дитя? Боюсь, ты скажешь такое, о чем сама пожалеешь.