Сломленный и раздавленный, Евларк искренне полагал, что все остальные чувствуют себя точно так же. Вот почему он удивился не меньше своих тюремщиков, когда Арсенал загорелся в самом прямом смысле слова. Правда, в отличие от стражей, Евларк сразу распознал чародейную природу огня.

Он спал, так что время, надо полагать, было ночное. Ему снился пламень, зеленый огненный выдох дракона в самую гущу толпы, – обычные видения помешанной на насилии Заза. Пробудили его истошные вопли народогвардейцев. Евларк разлепил веки и ужаснулся. Ему показалось, что он все еще барахтается в огненных грезах Заза. Со всех сторон взлетали языки пламени и рассыпались искрами, дым валил удушливыми клубами, метались обезумевшие народогвардейцы. Евларк жалобно вскрикнул, но тут выработанное суровыми упражнениями мастерство пришло ему на помощь, и он распознал действие чар, разом увидел наваждение во всей его силе – работу поистине великого мастера, соединившего обман зрения с безупречным воздействием на слух, обоняние и осязание. Евларк слышал треск пламени, вдыхал едкий дым, ощущал его привкус на языке и горечь в горле, чувствовал на коже обжигающее дыхание огня. Отменный спектакль, но кто же его поставил?

Народогвардейцам, однако, было не до художественных изысков. Они видели самый настоящий пожар. Что двигало поджигателем, кто он и чем завершится этот ужас – уж не гибелью ли незаменимой Заза? – над этими вопросами у них не было времени задуматься. Как и над диким бешенством Защитника, который наверняка разжалует, а то и арестует офицеров караула. В мыслях у народогвардейцев было только одно – спасаться, и как можно скорее, ибо в подвалах Арсенала хранилось достаточно пороха, чтобы поднять на воздух весь округ, если огонь доберется до бочек. Задыхаясь и кашляя, ослепленные народогвардейцы ринулись к деревянным дверям, которые тоже начали заниматься огнем.

Но элементарная человечность, не говоря уже о прямых должностных обязанностях, требовала спасти пленника. Не мог же несчастный просто так сгореть заживо, тем более что он приходился родным братом самому Защитнику? Поэтому начальник караула и капрал бросились к Евларку. У начальника имелись два ключа: один – от ножных оков, которыми пленник был прикован к Чувствительнице, другой – от ошейника, прикрепленного цепью к вделанной в стену скобе.

Евларк с любопытством следил за собственным освобождением. В его глазах наваждение было одновременно и жизнеподобным, и призрачным. Оковы с ошейником щелкнули и упали, народогвардейцы же видели совсем другое – замки заело. Начальник караула, ругаясь на чем свет стоит, перебирал ключи, пробовал то один, то другой, совал в скважины, дергал, поворачивал – все без толку: замки не открывались. Капрал выстрелом из пистолета перебил цепь в том месте, где она крепилась к скобе, однако в его восприятии цепь осталась невредимой. А призрачное пламя тем временем разгоралось; языки его взлетали по стенам, плясали на потолочных балках и уже лизали серебристые бока Заза. От чудовищного жара трещали волосы, одежда начала тлеть, кожа пошла волдырями. Народогвардейцы не выдержали. В последний раз с жалостью глянув на обреченного, они молча рванулись к выходу.