Ее обыскали – не распуская при этом рук. Затем провели зловонной галереей и вниз по сырой спиральной лестнице, потом по другому коридору с лужами на полу и остановились перед крохотной темной камерой. Элистэ вошла, обводя взглядом отвратительно влажные стены, парашу в углу и узкую койку-полку, напоминавшую нары в «Приюте Прилька». Дверь захлопнулась, лязгнул засов, солдаты ушли и унесли фонарь, оставив ее в кромешном мраке совсем одну. Такого она никак не предполагала.

Девушка на ощупь добралась до койки, села и стала ждать, пока глаза привыкнут к темноте. Тем временем пелена благодетельного тумана, что окутывала ее сознание с минуты ареста, начала рассеиваться. Мысли и чувства возвращались к ней, как ни гнала она их от себя. Ее охватил слепой ужас, скрутил в жгут, заставил бешено биться сердце. Промозглая сырость и тьма обрушились на нее; тело покрылось холодным потом, она задыхалась. Куда лучше было бы остаться в ступоре – но отупенье прошло, и вернуть его невозможно. Она застыла, проклиная очнувшееся сознание, ибо в мертвом безмолвии ее слух не улавливал ни звука.

И тут мысли хлынули потоком.

Ее специально посадили в одиночку – она ведь не такая, как все. Не заурядная Возвышенная пленница, а племянница Кинца во Дерриваля, чародейного врага Республики; его родственница, сподвижница и сообщница. Уж она-то сможет рассказать им о Кинце – о его планах, чародейных приемах и (если Флозине удалось извлечь его из садов Авиллака) о его местонахождении. Кровопийцы «Гробницы» наверняка попробуют все это из нее выпытать.

Выпытать.

Элистэ содрогнулась во мраке. Об ужасах «Гробницы» ходили легенды. Если она позволит себя сломить, дядюшке Кинцу конец. Дрефу тоже. А с Дрефом – и всей подпольной организации нирьенистов. Ее предательство навлечет гибель на всех.

Но есть ли надежда выстоять? Если за нее возьмутся всерьез, разве она не выболтает все на свете? Разве найдутся такие, кто смог бы молчать?

«Найдутся. Были. Цераленн смогла бы».

И бабушка тут же возникла перед ее мысленным взором. Никакие угрозы и пытки не сломили бы волю Цераленн во Рувиньяк, не было в мире силы, способной заставить ее предать человека. И не то чтобы она была наделена чародейным даром сопротивления – нет, она просто приняла как данность определенные убеждения, которые стали источником ее духовной силы и в то же время роковой – для нее – неспособности приноравливаться к обстоятельствам. Она прожила и умерла в согласии с этими убеждениями. И от своей внучки имела право требовать того же.

Цераленн всецело принадлежала прошлому и ни за что не примирилась бы с теперешним, чудовищно изменившимся образом жизни. Но есть понятия неизменные и переменам не доступные – например, верность и честь. Цераленн во Рувиньяк умерла бы под пытками, но не предала родных и друзей. Что ж, Элистэ следует поступить так же.