Он видел белую скатерть в красных пятнах. Пустой обеденный стол, на котором мгновение назад лежал его умирающий сын. Последняя жертва Медному королю. И обрушившееся горе, и осознание, новое осознание себя и жизни вокруг. И море с кораблями, будто чаша фонтана с плывущими ореховыми скорлупками. И понимание, ясное, как чистый клинок: теперь он совсем большой.

Он ясно понимал, что собой представляет, и что сделал, и что сделает еще; он видел мир в красках, звуках, он ощущал чужие помыслы, как слепой ощущает неровность пола подошвами босых ног. Еще один шаг – и он поймет, узнает доподлинно, что такое Медный король, и в чем смысл каждого человеческого рождения, и каким богам следует молиться. Что находится там, за кругом человеческого зрения, и дальше – за кругом скудного воображения, и еще дальше, где хранится, покоится на Медном троне суть вещей.

Суть вещей.

Понимание жгло и делало счастливым. Развияр обнимал Подарка; ему казалось, что он обнимает Имиля, теплого и живого. «Для настоящего мужчины единственный праздник – война»…

Его сын оказался первым человеком, которого Развияр отдал Медному королю. Он знал, что такое возможно, он давно знал, еще с той ночи, когда над ним простерлась рука властелина, и дрожащий шепот – сколько в нем было алчности, неутоленный страсти, нетерпения! – прошелестел в темноте: «Медный король, Медный король…»

«Для настоящего мужчины единственный праздник – война». Да что он знал, несчастный мальчишка-пастух, что он видел, прежде чем вопреки приказу схватить нож и ринуться в битву?!

Никто из приносивших жертвы не прошел этот путь до конца. Развияр сознавал это так же четко, как видел когда-то прожилки травинок; в конце пути – совершенная свобода и совершенное понимание. Никому не удалось добраться до Медного трона – нечем становилось жертвовать. Они сходили с ума, потому что трон был рядом – руку протяни. Они умирали, потому что жертвовать было нечем. И Гэйл, великий музыкант, умер, так и не став совершенным.

Другое дело – Развияр.

Он содрогнулся от этой мысли. Ощущение свободы и могущества, принесенное жертвой, понемногу блекло. В душе шевельнулось первое смутное беспокойство.

– Нет-нет-нет, – пробормотал он вслух. Подарок давно уже спал на его руках – спал, содрогаясь и бормоча во сне.

Сколько жертв осталось до Медного трона? Одна? Две? Но если я достигну такого понимания… И такой власти – не над людьми, а над самой сутью вещей…

Самообман, сказал он себе. Чудовищный самообман.

Он сидел, обнимая спящего мальчика, будто желая найти в нем спасение, когда пришла Яска. Уселась напротив, гипнотизируя неподвижными сухими глазами: