Я обиженно фыркнула, тряхнув черной гривой, и надменно скрестила руки на груди. Уж после такого-то договаривать, что бессмертную душу Мефистофель так и не получил, явно не стоило.

– Я тебе подборку Шекспира, пожалуй, достану. Или Альфинду. У этих любое произведение гарантированно оканчивается горой трупов. Количество варьируется в зависимости от начального числа персонажей. Как минимум трети к финалу автор стандартно недосчитывается. – Я раздраженно затягивала кулиски на широких рукавах светло-зеленой льняной рубашки. – Или что-нибудь из натурреализма – в свое время это направление безбожно процветало сразу на десяти Ветках – с красочным описанием процесса пожирания сырого человеческого мяса или чего-нибудь еще столь же чудесного, милого и способствующего развитию светлой гармоничной личности…

– Не кипятись, – перебил пират. – Чего ты от меня ждала? Что обрыдаюсь, выдирая клочья волос?

Я полночи потратила на последовательное насилование собственной памяти, с боем добывая из нее повороты сюжета и цитаты, коих никогда, казалось, и не помнила, саму себя довела гитарой чуть не до слез, заново переживая судьбу потерявшего смысл жизни человека, а этот бездушный пень даже и не проникся!

– От тебя дождешься, – огрызнулась я. – Мог бы хоть промолчать. Или ты ждал, что я осчастливлюсь обвинением в плагиате?

– Я пират, Иньярра, – безапелляционно отрезал Фрель. – Человек, не считающийся ни с одним людским законом. Плюющий с высокой колокольни на все и вся, и в том числе на такт и деликатность. Меня мало волнует, что приятно тебе слышать, а что нет. И дурак тот, кто посмеет меня в этом обвинить!

Флибустьер содрал раздраженно со спинки кровати свой плащ и, хлопнув легкой дверью, вышел в ледяной ночной дождь.

А, чтоб тебя!

Зябкое ледостилское[23] солнышко белесым потоком скользило сквозь изукрашенные Храмовые витражи, расплескиваясь мириадами синеватых, ярко-алых и брызжуще-желтых пятнышек по коричневатым грифам. Озорные лучики игриво рассыпались по заботливо навощенным струнам.

Риль Дарвинт украдкой, но неотрывно следила за моей рукой, медленно плывущей над длинным рядом щедро предложенных на выбор инструментов. Чуткие тонкие пальцы невесомо перебирали что-то в воздухе, красно-черный гипюр разлетающегося к запястью рукава ласкал подкрученные колки.

Гитара в жизни Сказителя может быть только одна. Как меч у мага-воина. Конечно, драться можно и торопливо выдранной ножкой кованого стула, да и играть на чем попало не запрещается, но ни один меч, бадлер или гладиус не ляжет в руку так просто, легко и послушно, как собственный. Вот и гитара – это ведь тоже иногда оружие – может быть только одна. Своя. Неповторимая.