– Ваши люди умирают!.. – кричит копейщик. – Без вас они погибнут!..

Ударом кулака Симон отшвыривает солдата.

– Дай мне приобщиться, ублюдок! – кричит Симон. – Не видишь, я стою у Святых Таин. Убирайся!

Сенешаль Жервэ помогает копейщику встать и вместе с ним выходит из часовни. Месса продолжается. У Симона странно безмятежное лицо.

В раскрытые двери часовни долетает голос Жервэ – велит седлать коня.

Шум битвы то приближается, то удаляется. Ревут рога, ржут кони, гремят копыта, звенит оружие. С визгом проносятся заряды из катапульт.

Перед Саленскими воротами, против Нарбоннского замка, бьются – упорно, не достигая перевеса.

У ворот Монтолье франки отходят. Киска остается беззащитной, брошенной людьми. Пламя на пробу пытается лизнуть ее – спасибо, облитый водой! – деревянный бок.

– Монфор! Монфор!

Резервный отряд в Нарбоннском замке мается и кается. Душа рвется в битву, вызволять своих. Рвется так настойчиво, что, кажется, вот-вот покинет тело.

– Монфор!..

Симон будто не слышит – невозмутим, собран, серьезен. Неземной покой окружает его, одевает холодноватым светом. Луч солнца падает теперь из круглого окна под крышей прямо на симоново лицо с резкими мясистыми чертами, зажигает серые глаза желтоватым звериным огоньком.

Симон выглядит старым.

И он красив.

– Мессир!..

Этот не стал топтаться на пороге. Грохоча, прошел к самому алтарю.

Алендрок де Пэм – проклинающий себя за то, что не исполнил угрозы, не бросил Монфора. Остался на свою голову, хотя Пятидесятница уже миновала.

– Симон! Вы что, в бога, в душу, в мать?! Ваша набожность!.. Раймон топит нас в дерьме!..

Не глядя, Симон поднял руку, прикрывая Алендроку рот.

– Уже скоро, – спокойно сказал он. – Сейчас я увижу Спасителя.