* * *

25 июня

Рассвет едва занялся. Но уже и в этот ранний час грозило прохладное утро превратиться вскоре в испепеляющий полдень – вечный полдень Тулузы, который почти сразу сменяется ночью.

В часовне Нарбоннского замка шла ранняя месса. Слушали женщины, младшие дети, а из рыцарей – сам граф Симон, сенешаль Жервэ и пятьдесят человек лучших бойцов, которых Симон держал в замке, всегда под рукой. В маленькой часовенке все не помещались, потому многие оставались у входа, слушая из-за раскрытой двери.

Остальные крестоносцы оставались в лагере за стенами, либо у Киски, под прикрытием высоких, обтянутых кожей и облитых водой щитов, за какими обычно сберегаются лучники.

Когда внезапно взревели трубы и раздались – обвалом – громкие крики, Симон и головы не повернул. Даже Фалькон, который вел службу в этот немирный утренний час, запнулся и продолжил после краткой паузы.

Бой завязался сразу в двух местах – перед обоими воротами, ближайшими к Нарбоннскому замку. Пока молодой Фуа у Саленских ворот стягивал на себя франкскую конницу, Рожьер де Коминж подбирался к башне. С Рожьером были арагонцы.

Трубы рвали воздух, их хриплые голоса дырявили уши. Под копытами звенела сухая земля.

И вот у Монтолье под знаменем с золотым крестом показался сам старый Раймон Тулузский. Крик сделался нестерпимым.

Возле Киски шла резня. Скрываясь за палисадами перед воротами Монтолье, арбалетчики из Фуа посылали стрелу за стрелой. Многие франки побросали щиты и бежали, спасаясь на лошадях. Среди них было много раненых. Раймон велел преследовать их.

Солнце быстро наливалось жаром, разогревая доспехи.

* * *

И вот в часовню Нарбоннского замка врывается копейщик. От него пахнет пылью и горячим железом, и руки у него в крови. Прерывая епископа, прямо с порога орет:

– Мессир! Граф Симон!

– Пошел вон, – не поворачиваясь, говорит Симон.

Копейщик бежит, толкаясь, к Симону, хватает графа за плечо, трясет, будто хочет пробудить.

– Мессир! Нас побили!

– Правильно сделали!

– Мессир!..

– Твою мать!.. – шипит Симон.