– Ничего, кроме того, что я чуть не превратилась в такую же самовлюбленную бестолочь, как и ты!
– Геро…
– Я уже и сама не знаю, сколько лет как Геро. Правда, не знаю, потому что, пока я прыгала вокруг тебя, в мире, который ты поклялся защищать, прошло Проклятый… Тьфу ты… Прошло неизвестно сколько лет. Когда ты соизволишь забыть о своей утрате, в Арции и спасать-то нечего будет.
Он словно бы во сне слушал ее злые, резкие слова и постепенно начинал понимать и то, о чем она говорит, и то, что она права. Во всем права!
– Ах, тебя предал друг! – Лицо Геро было белым от бешенства. – Тебя предала подруга! А ты сам?! Разве ты не предал Ларэна? Не отдай он тебе Кольца, он, может быть, и справился бы с этой тварью из моря. Он понадеялся на тебя, а ты все забыл ради этой… Циалы! Правильно она сделала, что тебя бросила!
– Геро!
– Не хочешь, не слушай. Сад большой. Я за тобой по кустам гоняться не буду. Мне пора возвращаться. Сделаю, что могу. Мне до тебя далеко, но мне не наплевать, что там происходит. Ты думаешь, ты один способен любить? Да что ты знаешь о любви?! Что ты сделал во имя своей любви? Носился с ничтожной бабенкой, во всем ей потакал, хотя мог взнуздать ее, она бы и пикнуть не смела, а потом не дал ей самую главную цацку. И в придачу забыл о том, ради чего ты должен был жить. Пока я тебя не знала, я злилась на Рене, который бросил все и ушел с Залиэлью. Он меня любил и лгал, что вернется, но любовь не превратила его в ничтожество. Он себя не предал, а значит, и меня. Я его любила таким, как он есть, не требовала от него стать другим, но и сама другой не становилась. Я знала, куда и зачем он уходит, и я его не удерживала. Это был его долг. Это была его судьба. А твоя судьба в чем? Сидеть под деревом и рыдать о несбывшемся?! И кто ты после этого?! Скажи мне, кто?! А, что с тобой говорить, – она махнула рукой, – ты не только не маг, ты даже и на человека-то не тянешь. Так, существо без костей… Прощай.
Она повернулась и пошла, почти побежала среди цветущих кустов. Он молча смотрел на качающиеся ветви, сомкнувшиеся за ее спиной, а потом вскочил и бросился следом.
Анри Мальвани разбудил далекий детский плач. Младенцев в доме не было уже лет восемь, и маршалу сначала подумалось, что ему все приснилось, однако плач продолжался, захлебывающийся и безнадежный. Анри приподнялся на локте, пытаясь понять, какая ора. Камин уж не светился, дрова прогорели до конца. Стояла какая-то особо вязкая тьма, дом спал, спали люди и вещи, рядом тихо дышала Миранда, а со стороны окна неслись и неслись приглушенные двойными зимними рамами прерывистые судорожные звуки. Неужели кому-то пришло в голову в такой холод бросить ребенка прямо на площади Ратуши?! Анри, чтоб не тревожить жену, перескочил через спинку кровати и стремительно, но совершенно бесшумно оделся. Пытаться что-то разглядеть сквозь замерзшее стекло не имело смысла, и маршал, накинув подбитый мехом плащ, вышел на улицу. Лицо обожгло холодом. Вечером шел снег, но теперь облака разошлись. Полнолуние было всего два дня назад, и пустынную площадь заливали потоки серебряного света. Похоже, с той поры, как прекратился снегопад, по пушистому белому ковру не прошел ни один человек.