Мари и Жанна последний раз поправили венки и тоже ушли. Они любили Жозину. Именно Мари и Жанна были с ней, пока сынок болтался по чужим землям. Робер хотел оставить служанок, но те лишь расплакались и замотали головами: дед приучал и приучил челядь знать свое место, но у Жанны, Мари, Никола, Леона благородства поболе, чем у засевшего в Агарисе сброда! Обитатели Эпинэ спасали сюзерена и мстили за его мать, только овчинка не стоила выделки, а жизнь Робера Эпинэ – мира в провинции.

Иноходец опустился на положенное бдящему место и попробовал прочесть эсператистскую молитву, но непонятные слова отчего-то казались оскорблением. Почему с Создателем говорят на мертвом языке? Может, потому он и не отвечает?..

Ветер закатной тварью бросился на окно, задрожали цветные витражи, всколыхнулось пламя свечей и лампадок, и Робер понял, что в храме очень холодно. Без зимнего плаща он к утру превратится в сосульку. Хорош сын, нашел о чем думать – о плаще! Как был неудачником и себялюбцем, так и остался, молиться и то не может.

Буря крепчала, в ее вое слышались зов далекого рога, завывание вставшей на след своры, хлопанье крыльев… Глупости, Осенние Всадники не возвращаются. Их встречают только раз в жизни, и им нет дела до людских войн и смут. Что сделает Арлетта Савиньяк, получив его письмо? Что еще можно сделать? Жозина попыталась разорвать круг, в который их загнала дедова гордыня или глупость, что, впрочем, одно и то же, но стена выросла еще выше. Робер смотрел на застывшее тонкое лицо. Он семь лет не вспоминал, что у него есть мать, а теперь никогда не забудет, что ее больше нет.

Одна из свечей догорела и погасла, Повелитель Молний вынул огарок, бросил в серебряное ведерко, достал новую свечу, зажег от горящей перед образом святой Женевьев. Манрик не станет отзывать Ворона из-за провинциального бунта. Две сотни никогда не воевавших солдат да несколько десятков стариков с доезжачими и лесничими – не армия. Их раздавит первый же гарнизон…

– Сударь, – топтавшийся на пороге Никола, казалось, был готов провалиться сквозь землю. Вот она верность: без колебаний резать глотки спящим драгунам и бояться потревожить сюзерена.

– Что случилось?

– Гонец из Гайярэ. Срочно.

– Идем.

Он не может проводить мать в Рассвет, потому что в ответе за тех, кто жив. Жозина простит, простила бы… Иноходец зачем-то коснулся золотистых иммортелей у выхода. Никола придержал тяжеленную дверь с дерущимися конями. Когда-то Мишель раскрасил их красным и зеленым, дед был вне себя, отец и Жозина смеялись…

– Где гонец?