– Даже боюсь представить, что нас ждет, – признался он, а я закусила губу, пытаясь вспомнить, чего же я еще боялась в своей жизни. Оказалось – многого.

Я боялась остаться без Ланки и бабули, я боялась, что не научусь колдовать. Потом боялась, что разучусь колдовать. Иногда я боялась, что не смогу из кошки перекинуться обратно в человека. А во время путешествий нам порой приходилось убегать от разъяренных мужиков, и я боялась, что бабулю сожгут на костре как ведьму. Еще я боялась, что от занятий ведьмовством стану такой же бородавчатой, как Августа, и боялась, что все ведьмы на самом деле несчастны, что они счастливыми быть не могут. И что после смерти меня будут мучить черти за то, что была ведьмой, если будут у меня дети, то каждого третьего придется отдавать им же, чертям. И чем дольше я вспоминала, тем больше вспоминалось. Страхи сыпались на меня как из худого мешка. Я вздрагивала, отмахивалась, прижималась к Илиодору, иногда получая от него вполне заслуженные плюхи, когда он замечал, что я «заснула» и кончики пальцев начинают искрить. Чем дальше мы шли, тем было тяжелее, мне буквально приходилось продираться сквозь собственные ужасы. На одной только Лысой горе я побывала трижды, наблюдая, как ведьмы то умирают страшной голодной смертью, то рвут друг друга на куски по той же причине, проклиная главным образом меня.

В конце пути даже Илиодору надоела эта свистопляска, он отодрал мою вцепившуюся до онемения в пальцах руку от рукава своего форменного, но уже порядком пришедшего в негодность кафтана и зло толкнул в грудь:

– Все, надоело.

Я ударилась спиной о камень, но не сразу сообразила, что это и есть каменный гроб Чучелки, до которого мы долго добирались.

Илиодор разительно переменился в лице: брови нахмурены, сам сосредоточен. Он вынул саблю и воткнул в землю перед собой, сразу предупредив:

– Дернешься – зарублю, – после чего вынул уже хорошо мне знакомые бутыльки и кисточки и принялся рисовать вокруг меня узоры, напевая при этом под нос заклятия на старом, моранском языке.

– Зачем это? – испуганно прижалась я к пустому гробу. Крышка была отброшена, хозяйка отсутствовала. Илиодор скривился недовольно, словно не ожидал от меня столь глупых вопросов, и продолжил свое рисование. – Илиодор, это ведь не то, что я думаю?

Он снова недовольно поморщился:

– Не льсти себе, ты никогда не думаешь. Это вообще, на мой взгляд, ведьмам не дано. Вы как нечисть, нет, как животное, умеете что-то – и вам этого хватает, шуршите, как мыши под полом. Шур-шур, хи-хи-хи! Растрачиваете свой дар на глупость, на ерунду.