Отнеся ребенка на безопасное расстояние и уложив его между широкими листьями папоротника, он вихрем понесся назад – теперь предстояло вытаскивать няньку. Вопреки ожиданиям, ее тело оказалось не слишком тяжелым – во всяком случае, паренек не почувствовал особой разницы в весе Титуса и в весе его няньки.

Опустив бесчувственное тело старухи подле младенца, Стирпайк стрелой понесся к окну библиотеки, ставшей западней для семьи Гроунов и ее приближенных. Третьей решено было вытаскивать Ирму, но именно с нее и начались все трудности. Как только сестру доктора подняли в воздух, она неожиданно ожила и принялась беспорядочно дергаться. Тридцать лет, в течение которых индивидуальность этой женщины всячески подавлялась и загонялась в глубину души, теперь уже ничто не значили для Ирмы Прунскваллер. Тем более что терять ей было нечего – она уже продемонстрировала всем, кому возможно, что настоящая леди, воспитанная и выдержанная, из нее не получилась. Ирма подняла истошный визг, словно ее собирались не спасать, а резать. Видимо, и дым пожара не слишком сильно подействовал на ее голосовые связки – все были готовы заткнуть уши, только бы не слышать пронзительных воплей старой девы. В любом случае – нужно было что-то делать, поскольку Ирма, сама того не желая, подвергала жизни товарищей по несчастью еще большей угрозе, ведь пламя продолжало распространяться по книгохранилищу. Как всегда, изворотливость пришла на помощь Стирпайку. Именно по его предложению от длинного подола сестры врача оторвали несколько полосок материи, которыми крепко-накрепко стянули руки и ноги опростоволосившейся «леди». Последнюю полоску скомкали и засунули крикунье в рот – вопли сразу прекратились, ко всеобщей радости.

Стирпайк обошелся с Ирмой Прунскваллер совсем уж бесцеремонно – когда доктор и Флей подали ему даму, он просто перекинул через плечо ее длинное костлявое тело и, то и дело задевая несчастной Ирмой по каменной кладке стены, опустил ее на землю. Удовлетворенно поглядев на женщину, Стирпайк вынул кляп из ее рта и напоследок поправил подол платья на оголившихся ногах.

– Вот так-то лучше, – пробормотал он себе под нос.

Оставив троих спасенных вдыхать свежий воздух под сенью побитых морозцем папоротников, юноша бросился обратно.

Изнутри слышался упрямый голос Фуксии:

– Нет, я не хочу лезть. Лезь сначала ты.

– Хватит болтать, – сурово оборвала дочь герцогиня, – и не теряй времени, ты задерживаешь не только себя. Делай, как тебе говорят. Скорее!

– Но мама, послушай…

– Фуксия, детка, – в беседу вступил доктор, – ты ведь у нас самая боевая. Выберешься наружу и поможешь Стирпайку, чем возможно. Это для общего же блага. Поторопись.