Трусла вспомнила, как однажды они отправились с Симондом порыбачить — то есть рыбачил, конечно, Симонд, а она тем временем знакомилась с островком, на который он её привёз, — и там она наткнулась на участок, покрытый серебристо-серым песком. Тот песок не вызвал у неё того же ощущения, но что-то её притягивало.

Она стала рисовать на его поверхности узоры, которых не могла раньше знать, хотя считалась искусной ткачихой. Узоры навели на неё дрёму, ей запомнилось, что во сне она тогда сделала что-то очень значительное. Но когда она очнулась, услышав голос Симонда, увидела только гладкий песок без всяких рисунков, и от сна осталось лишь ощущение какого-то важного свершения.

И вот перед ней кувшин с песком. Если вдруг окажется, что это песок из Тора, то как следует ей поступить?

— Трусла! — Голос Симонда вернул девушку в настоящее.

Занавеска шевельнулась, но Трусла знала, что Симонд не отодвинет её без разрешения. Она проворно убрала кувшин, спрятав его среди своих вещей. Она сама не знала, зачем нужно скрытничать, но в душе что-то подсказывало ей, что до поры об этом никто, кроме неё, не должен знать.

Трусла отодвинула занавеску и увидела перед собой улыбающегося Симонда. Он поцеловал её в щёчку и, растянувшись на койке, усадил рядом с собой.

— Все! Ни молотков больше, ни пил, ни грязь месить в тяжёлых сапогах! — продекламировал он почти как стихи. — «Разрезатель волн» кончил грузиться и, по словам капитана, готов отчалить. На рассвете выберемся из этой бездонной грязи и поплывём к месту назначения.

Трусла понимала его воодушевление, и она старалась разделить настроение Симонда. Но в душе опасалась, что никогда не сумеет стать настоящей морячкой. Корабельные каюты так тесны, что даже тот закуток, в котором они сейчас жили, казался по сравнению с ними просторным, как хоромы. Она мысленно порадовалась, что удосужилась вчера перестирать и прополоскать в душистых травах всю одежду, кроме той, что на них надета, а Симонд, не жалея сил, потратил много часов, чтобы начистить кольчуги и наточить мечи, так что теперь клинки были острыми, как бритва.

Сияющая улыбка на его лице немного померкла, когда ему пришлось сообщить огорчительную новость:

— Все хорошо, сердце моё, если бы не одна загвоздка. Из-за того, что мы берём с собой латтов, всем пришлось потесниться. Для меня и Оданки нашлись только подвесные койки в каюте помощника, а у тебя в каюте будет жить шаманка.

Нечто подобное она ожидала. Для Фрост в соответствии с её высоким положением устроили отдельную комнатку, отделив перегородкой часть капитанской каюты, остальным же приходилось довольствоваться тем, что было.