– Ты ее знала? – спросил я наконец. – И почему никто о ней не говорит?

– Последний раз я видела императрицу, когда мне было пятнадцать лет. Персей умер молодым – ему было всего тридцать семь. Оросию тогда было три. И она осталась в Селерианском Эластре, чтобы растить сына. Я думаю, она изо всех сил старалась воспитать его нормальным. Но экзарх не выносил императрицу и в конце концов заставил или убедил Оросия ее прогнать. Я думаю, в последние несколько лет ваша мать была очень одинока, а Оросий превращался в исчадие ада, поэтому она, наверное, была ужасно несчастлива. Возможно, императрица была рада уехать, и перед отъездом она прокляла экзарха. Он по-прежнему там, стареет, так и не получив повышения.

Она была слишком живой для императорского двора, для всех, кроме Персея. И она была лучшей матерью, чем моя мать. У нее были медно-рыжие волосы, невероятного цвета, и зеленые глаза. И хотя императрица много смеялась, она никогда не была действительно счастлива. Ты знаешь, она была эксилкой. Ее дом там, в океане, далеко от суши и городов.

– Что с ней случилось, с императрицей, после того, как она уехала?

– Я не знаю. Императрица была моложе Персея. Думаю, она вернулась к эксилам и, вероятно, все еще жива. Я уверена, Танаис. знает. И один или два из правителей кланов, кто был ее настоящим другом в Селерианском Эластре, могли бы тебе что-то рассказать. Вроде Элин Салассы. Отец Элин был тем главным казначеем, которого казнили, когда ты родился.

О главном казначее я знал иное. Бителен погиб в Рал Тамаре, пытаясь вырвать меня из лап Сферы.

– Катан, важно то, что ты не похож на них. Ты внешне похож на своего брата, своего отца, каждого Тар'конантура, кто когда-либо жил. Но внешность ничего не значит. Никто не может быть абсолютно злым, тем более целое семейство. Забудь про Этия и Кэросия. Были они героями или убийцами – это уже все равно. А если не можешь забыть, то слушай свой разум, не свои сомнения. Ты все еще не нашел ни одной из тех двух вещей, что ты ищешь, так сосредоточься на них. Сархаддон – не наша забота, с ним мы ничего не можем сделать, можем только наблюдать.

Тон Палатины стал резким, но это помогло. Я был слишком впечатлительным, каждая услышанная новость заставляла меня сомневаться и беспокоиться, и все это лишь отвлекало меня от «Эона». Только ночью я вспоминал о нем, потому что этот корабль присутствовал в моих снах, огромный и всегда недосягаемый, закутанный в темноту. Я все еще не знал, как он выглядит.

– Из ДВУХ вещей? – спросил я.

– Да. Надеюсь, ты не влюблен в ту и другую одновременно.