— Нет… Нет… Я не хочу…

— Ну и что тогда?

— Не знаю, Секенр. А что ты будешь делать?

Я обнял ее за плечи. Она вздрогнула, но моей руки не убрала. Голову она положила мне на грудь.

— А где царица, твоя мать?

— У городских ворот… На шесте…

Меня охватила безудержная ярость. Никогда прежде я не был так разгневан, что бы со мной ни происходило. Я отстранил Тику и сел.

— Им не стоило делать этого, — тихо сказал я. — Действительно, не стоило.

Я поднялся на ноги.

— Побудь здесь, — бросил я. — Просто лежи и жди меня. Я постараюсь скоро вернуться.

Оказалось, что мы были совсем неподалеку от города. Я шел в ночи — звезды плыли по кругу у меня над головой — и отсчитывал часы по звездному небу: час, два, три. Когда в поле зрения показался город, я затаился среди деревьев и немного выждал, чтобы оглядеться. Караванщики разбили свои лагеря у городских ворот, дожидаясь утра, когда их пустят в город. В предрассветный час, когда все уснули, я осторожно пробрался через лагерь и встал точно посредине между двумя башнями, обрамлявшими городские ворота.

Голова царицы Хапсенекьют торчала на шесте прямо перед воротами. Ее глаза выклевали вороны, но корона на голове осталась.

Ее дух не ушел в Царство Мертвых. Я увидел его магическим зрением. Он болтался на ветру, как тряпичная кукла, свисая с обрубленной шеи.

Я обратился к ней на языке мертвых, освобождая ее дух от изуродованного тела. Она сошла на землю. Она не плакала — плакал я.

Я оплакивал царицу, чей призрак стоял передо мной.

— Я ненавижу их всех за это. Как я их ненавижу! Я ненавижу их за то, что они сделали с Тикой…