Он взглянул на часы и опустился рядом с девочкой на край разлагающейся дороги. Он сидел, скрестив ноги, она – обняв колени и положив на них подбородок. Ее взгляд был устремлен в море. Его равномерный шум успокаивал их так, словно был специально для этого создан. Было темно, только светила луна за облаками, да изредка из-под земли вырывались непонятные минеральные вспышки. Где-то пела обезумевшая птица, явно не соловей.

Несмотря на несколько слоев одежды, обоим скоро стало холодно. У них уже зуб на зуб не попадал, когда где-то через час, Дуган уловил какое-то шевеление на берегу. Он сделал дочери знак сидеть тихо, а сам навел бинокль на огоньки, рывками движущиеся по пляжу. Три пары фар замерли, перекрыв в темноте друг друга, посылая лучи в море и на берег впереди.

– Это они, – сказал он. – Готовятся. Наверное… – По голосу отца девочка чувствовала, что причина его волнения не в одном только энтузиазме. – Они… мы не зря здесь.

Он не видел ничего, кроме огней на берегу, не слышал ничего, кроме волн. Он сделал небольшую вылазку на разведку, но их, видимо, не заметили. Их утес был далеко от того места, где зажглись огни, и они, незваные гости, сидели на нем в полном одиночестве. Его дочь не сводила глаз с воды. Дуган ждал, что она будет ныть, спрашивать, долго еще, или что-нибудь такое, но она молчала. Двадцать минут спустя она первой протянула руку к волнам, первой заметила в них что-то.

Вертолет больше не появлялся. Слишком от него много шума. Столб света не падал отвесно в воду с небес, не освещал то, что поднималось над волнами далеко-далеко от берега. Только при свете луны можно было различить неясные очертания. Что-то похожее на башню. Сваренный из железных балок шпиль, который поднимается все выше и выше, а с него хлещет во все стороны вода.

Девочка тоже встала. Там была гнутая металлическая конструкция. Покореженная и угловатая, словно скособочившийся строительный кран, который вот-вот рухнет. Двигалась она не равномерно, а спазматически, точно могучими рывками подтягивала себя к суше. Дернется, потом постоит, подумает; потом еще подрастет над водой, уже ближе к суше.

Огни на берегу погасли. Зато теперь вспыхнуло пламя на вершине башни. Мутный огонек вырвал конструкцию из тьмы. Море у ее подножия лежало тихо и словно само отбегало от причудливой громады, черной, угловатой, покрытой многочисленными наростами. Как будто кусок морского дна поднялся вдруг со своего места и, любопытный, вышел на поверхность.

Башню поддерживала платформа. Пламя на вершине сооружения освещало ее бока так, что они видели цемент и ржавчину, железо обросших ракушками пилонов, в воде, наверное, косматых от обжившей их морской растительности, которая на воздухе обвисла склизкой бахромой.