— Вы должны за ними следить.
— Отлично. Приведи его.
Стражник хотел было поспорить, но потом проворчал что-то на непонятном диалекте и, полусонный, поплелся прочь. Не теряя времени, Девон проскользнул в каюту.
От запаха даже глаза заслезились. Обнаженная фигура пресвитера с закрытыми глазами свернулась калачиком в дальнем углу. Обломки трости валялись тут же на полу. Казалось, что лишенная мышц и плоти кожа, словно тряпка, повисла на скелете. Синяки покрывали каждый дюйм его тела. Но Девон заметил, как слабо поднялась и опустилась грудь, как вздрогнули вымазанные в чернилах пальцы. Старик все еще жив.
— Скоро тронемся в путь, — сказал Девон, усевшись на перевернутую корзину рядом с Сайпсом.
Пресвитер не шевельнулся.
— Надежды на спасение больше нет, Сайпс. Больше нет надобности скрывать правду. — Отравитель замолчал, а потом проговорил шепотом: — Твой бог задумал восстание, правильно? Но Ульсис немного отличается от того, во что ваша Церковь заставляла нас всех верить. Потому-то ты так и боишься.
— Я хотел защитить их, — ответил старик слабым голосом. — Я хотел освободить Дипгейт от цепей.
— Единственный способ — это перерезать их.
— Нет. Неправда, Девон. Даже в скованном цепями городе жизнь процветает. Как ты этого не видишь?
Девон вздохнул.
— Когда-то я уже говорил, что я — единственный живой человек во всем Дипгейте. Я хотел сказать, что все остальные живут и кормятся только для того, чтобы отдать свою кровь ненасытной бездне. Это не жизнь. Это голод, такой же бездумный, как яд или болезнь. Но я ошибался, считая себя
— Не могу принять такой комплимент. Ты слишком высокомерен. К тому же безумен.
Девон улыбнулся.
— Как я могу облегчить твои страдания?
— Никак. Боль — слишком малая расплата зато, что я сделал. Если я умру, и то будет хоть какое-то утешение.
— Мученичество, Сайпс, тебе не к лицу.