Карлиньос Корта еще четыре раза пробовал пройти по Тропе Колоколов. На пятый раз он это сделал в полной тишине. Мариану Габриэл Демария подарил ему парные ножи ручной работы, из лунной стали; сбалансированные, красивые и заточенные так хорошо, что смогли бы рассечь и мечту.

У Карлиньоса ушло пять лет, чтобы понять: Мариану Габриэл Демария был прав. Гнев его никогда не покинет. Ему ни за что не отыскать тропу, уводящую в другую сторону. Что бы там ни болтали мозгоправы. Надо принять то, что есть. Просто принять.

В отремонтированной базе Карлиньос играет с ножами, снова и снова, крутит их в пальцах, вертит, бросает и ловит, а снаружи висят на крючках упакованные вакуумом трупы, их углерод и вода теперь собственность Корпорации по развитию Луны. И он зол, он по-прежнему очень зол.

Сестры разочаровали Лукаса Корту. Токинью привел его к промышленному комплексу на Восточном 83-м квадры Армстронга в Хэдли. Стекло, обычное и пористое, окна в полный рост, стандартные клетушки, утилитарные коммуникации, предметы обстановки — из каталога быстрой печати, типичный ИИ-рецепционист. Освещение мягкое, сдержанное, полного спектра. В воздухе витают ароматы кипариса и грейпфрута. Тут мог бы обосноваться бюджетный косметолог или пристанище разработчиков, трудящихся за почасовую оплату. Хэдли всегда был дешевым городишкой, пристанищем для тех, чей бюджет нуждался в снисхождении. Но Токинью настаивает, что это Материнский дом Сестер Владык Сего Часа; их террейру.

И они заставляют его ждать.

— Я майн-ди-санту Одунладе Абоседе Адекола. — Невысокая, полненькая йоруба с головы до ног в белых одеждах Сестринства. На шее десятки бисерных бус и серебряных амулетов. Пальцы унизаны кольцами; она протягивает руку Лукасу. Он не целует. — Сестры Мария Падилья и Мария Навалья. — Две женщины по обеим сторонам от майн-ди-санту приседают. Они моложе и выше преподобной матери; одна бразильянка, другая из Западной Африки. Красные головные платки. Лукас вспоминает наставления мадриньи Амалии: это фильос-ди-санту уличных Эшу и Помба-Жир.

— Мы сообщество без фамильяров, — говорит сестра Мария Навалья.

— Разумеется. — Лукас изгоняет Токинью.

— Это честь для нас, сеньор Корта, — говорит мать Одунладе. — Ваша мать — великая сторонница нашего труда. Полагаю, из-за этого вы к нам и пришли.

— Вы прямолинейны, — замечает Лукас.

— Скромность — для детей Авраама. Я сокрушаюсь по поводу того, как жестокосердно вы обошлись с мадриньей Флавией. Заставить эту милую женщину страшиться за свое дыхание…

— Этот вопрос теперь вне моего ведения.