— Мясо…

— Ты можешь это есть?

— В этой ипостаси — обычно нет, но ради тебя, ирман…

Сомбра находит шуррасерию, тщеславно дорогую. Она может похвастать мясом свиней редких пород и мясом карликовых коров «курогэ васу», которых на ферме массажируют по методике «джин» и включают им музыку, чтобы говядина была помягче. Стеклянные мясные витрины демонстрируют тушки размером с домашних животных. От цен кружится голова. Карлиньос и Вагнер занимают кабинку и разговаривают, окунают вафельки из эксклюзивной говядины в соусы, но бо́льшую часть времени хранят дружелюбное молчание, как это заведено у близких мужчин, и как-то само собой оказывается, что они сказали друг другу все.

«Бежим со мной», — сказал он.

Марина и Карлиньос пристраиваются к хвосту Долгого бега. Через пять вздохов они подхватывают ритм ритуала. На этот раз Марина не боится петь. Есть только один Долгий бег. Он не остановился ни на день, ни на ночь с той поры, как она выпала из череды бегунов. Потом ее сердце, ее кровь, ее мышцы настраиваются на единство.

«Да, я сейчас, да», — сказала она. Марина пришла на зов Карлиньоса, ожидая секса, надеясь на что-то еще. Что-то, что выведет их из этой квартиры, провонявшей надвигающейся смертью. Карлиньос хотел отправиться домой и бежать. Жуан-ди-Деус был всего-то в часе пути на экспрессе. Они с Карлиньосом ехали в нарядах для Долгого бега. Они привлекли восхищенные улыбки и взгляды. «Красивая пара. Кто они такие, не знаете? Да вы что, серьезно?» Наряд Марины, более смелый, облегал ее туже, чем она когда-нибудь себе позволяла; узоры на теле были более агрессивными. «Я напряжена и агрессивна», — думала она. Она достала зеленые ленты Огуна из вакуумного хранилища и носила их с гордостью.

Марина прибавляет ходу, направляясь к голове колонны. Карлиньос смеется и догоняет. «Неутомимое лезвие, нож Огуна режет путь на волю. Неутомимое лезвие. Нож Огуна хочет убить». Затем время, личность, самоосознание пропадают.

Они бросаются в поезд домой, милые и потные, падают на свои места, когда поезд начинает ускоряться по направлению к Первой Экваториальной, опираются друг на друга. Марина сворачивается в клубочек рядом с Карлиньосом. Он такой хороший, он пробуждает в ней кошку. Она любит инаковость мужчин; они непознаваемы, как животные. Она их любит, потому что они такие непохожие на нее и такие чудесные.

— Ты придешь? — спрашивает Карлиньос.

Она ждала этого вопроса и страшилась, так что ответ подготовлен.

— Да, но…

— Не будешь смотреть.

— Карлиньос, прости. Я не смогу увидеть, как тебе причинят боль.