Студиозус поднял глаза. Склонившись со спины мышастого, неприметного, как и хозяин, коня, на него глядел Гапей.

– Да мы… мы… Не видишь, Хватана зацепили!

Тыковка мягко спрыгнул на землю:

– Он хоть живой. Даник и Самося-то…

– Что? – похолодел Ендрек.

– А все. Насмерть. Не полечишь.

Господи!

Даник и Самося!

Еще двое! Сколько же их осталось? Сколько останется, пока телега достигнет указанного паном Зджиславом Искороста?

Вороной Войцека затанцевал, стараясь укусить за круп коня Гапея. Меченый неловко соскользнул, придерживаясь за седло:

– Живы! Т-твое имя, Господи, славим!

Левая рука у него была, но примотанная к телу под жупаном. Оттого и берегся пан сотник, сидя на коне. Болит, видно, зверски, раз даже такой мужественный шляхтич, как он, осторожничает.

– Живы, пан Войцек, живы… – отвечал Бутля.

Ендреку было не до того. Он зажимал разорванной и скомканной рубахой Хватана глубокую рану, из которой торчали осколки ребер.

– Г-г-где груз?

Пан Юржик выпрямился. Глядя сотнику прямо в глаза, честно ответил:

– Прости, пан Войцек. Не уберегли.

– Как?! Не успели мы?

– Да нет. Рошиорам дырка от бублика, а не груз досталась. Мироед с Квирыном угнали телегу.

– М-м-мироед?