Он не отвернулся и не сморгнул. Его несло всё дальше и дальше, и вот среди жуткого безмолвия ему почудился первый звук. Потом – ещё и ещё; где-то совсем рядом зажужжали голоса, и, хотя Доас не понимал слов, злобу, ужас и растерянность он уловил безошибочно, не сомневаясь.

Он пробился сквозь барьеры. Один-единственный из всего Ордена. И теперь хозяева этого места не знали, что с ним делать. Он выпал из-под их власти.

Почему, отчего? – невольно молодой рыцарь вспоминал легенды Ордена, его сказочной основательницы, бывшей в ученицах самой Прекрасной Дамы. Да, конечно, записано было, что «дойдёт только один», но позднейшие толкователи считали это обычным сказочным преувеличением. А оказалось…

Да, он, последний, любит Прекрасную Даму. Её не стало – и на земле, в разных мирах, воцарились беззаконие и злодейство. Убийство слабого сильным. Насилие над женщинами и детьми – пальцы в железной перчатке коснулись игрушечного тигра. Он, Доас, пришёл в Орден не ради знаний или боевого умения, не с желанием ощутить себя частью грозной и могущественной дружины. Он пришёл, потому что видел сны о Прекрасной Даме, потому что Её голос чудился ему везде и всюду; и чудаковатого паренька в свой черёд нашли те братья-рыцари, чей обет велел им странствовать под множеством солнц, отыскивая тех, на ком Прекрасная Дама, даже пленённая и скованная, смогла поставить свою печать.

Доас ушёл за рыцарями и не пожалел ни мгновения.

А сейчас – что же, он и впрямь – лучший? И на нём – защитные чары той самой основательницы, обещавшей, что в решающий миг верный рыцарь получит помощь?

А голоса всё громче, всё настойчивее. В белом море вокруг Доаса начинают проявляться фигуры, уродливые и гротескные, словно кто-то задался целью высмеять все пороки человечества. Под ногами появляется твердь, мелькают высокие стрельчатые окна, за ними – море и облака над ним, но каким-то образом Доас знает, что это всё – обман. Он видит круглый стол, успевает заметить даже инкрустацию, но тут тени преграждают ему дорогу.

Шипение и свист, словно он угодил в гнездо рассерженных змей. Ему пытаются заступить дорогу, и в дело вступает меч рыцаря. Клинок рубит сгустившиеся тени, они отлетают с жалобными стонами; а впереди – сердце, средоточие света, куда он рвался с такой неистовой силою; в последний раз мелькают раскрашенные декорации богатых покоев, магические атрибуты, наспех брошенные расшитые плащи – перед Доасом оказывается клетка, грубые стальные прутья, замкнутые тяжёлым засовом. Конечно же, думает рыцарь, это всего лишь аллегория. Нет здесь, в мире заклятий, никаких решёток и засовов. Это лишь чудится, зрение тщится помочь представить непредставимое.