– К своим. – Юноша улыбнулся.

– А мы их найдем?

– Не знаю…

– Ничего, – утешила девушка. – Не найдем сегодня, отыщем завтра…

– Твои бы слова да Богу в уши!

Конь бил копытами сухую траву. Кажется, здесь дождя и вовсе не было.

– Кто все эти люди? – вдруг поинтересовалась Джэгэль. – Татары?

– Нет. Русские, монголы, японцы.

– Русские?

Баурджин почти не слушал девушку, мучительно соображая, что же теперь делать. В Народной Монголии – где им, похоже, предстояло теперь жить – конечно, система паспортного учета была развита не так, как в сталинском СССР – если вообще была развита, – но все же все роды кочевников-аратов очень хорошо знали друг друга и безо всяких документов. Так что существовала определенная проблема – за кого себя выдать? Ну, не за Дубова же Ивана Ильича! Вон он, Дубов, в санбате. Разве что укрыться в каком-нибудь далеком аймаке, пересидеть… Ну да, пересидеть, как же! Весь народ воевать будет, ломать хребет немецко фашистской гадине, а он, Дубов… Впрочем, Дубов ли?

– Что-то голова разболелась, – тяжело вздохнул Баурджин. – Трещит – аж разламывается. Ничего, что-нибудь да мы с тобой придумаем, что-нибудь всегда придумать можно, верно, Джэгэль?

– Ну, конечно. – Девушка засмеялась, обернулась и, обхватив Баурджина за шею, шепотом просила: – Накрой мои губы своими… Как ты тогда делал… Помнишь?

Нешуточная страсть внезапно накрыла с головою влюбленных, хотя вроде бы и не место ей сейчас было, и не время. И тем не менее… Сорвав с себя дээл, Баурджин швырнул ее на траву, упал, заключая в объятия горячее девичье тело… О, Джэгэль!!! Джэгэль!

Усыпанное звездами небо казалось бархатной крышей гэра, а пожухлая трава – мягкой верблюжьей кошмою. И нежные руки девушки обвивали шею, кожа ее была такой шелковистой и теплой, грудь – упругой и налитой, зовущие к поцелуям губы – жаркими, а в карих глазах, больших и блестящих, отражались желтые отблески звезд. Или то были знакомые золотистые чертики?

А между тем воздух вдруг сделался сырым, что-то загромыхало, а в небе исчезли звезды.

– Ой! – устало откинувшись назад, вдруг вскрикнула девушка. – А трава-то – мокрая!

– Мокрая?! – Баурджин постепенно осознавал, что это значит.

Джэгэль-Эхэ вдруг напряглась, прислушалась:

– Кажется, там, за кустами, кто-то едет! Слышишь, голоса?! И как хрипят кони… Вон-вон, факел! Кто бы это мог быть?

– Кто-кто, – юноша усмехнулся, – наверное, наши. Больше уж некому!