Соловей на руках снес Оддалиса вниз. Мальчишка только-только просыпался, а Гусек еще дрых в теплой горнице.

– Умой. – Безрод кивнул на двор. – Ишь разоспался, щеки пухнут.

Со двора прилетел звонкий ребячий голосок, и, вторя, загремел зычный хохот Воротка. Не иначе в пруд окунул по уши.

С влажными волосами, что понуро вылезали из-под шапки, насупленный, надутый, как пузырь, брел юный оттнир за воями. Ни Безрод, ни Вороток в Торжище Великом не бывали, потому все глаза проглядели, вертясь по сторонам. Вороток всякий раз в изумлении вскидывал брови, Безрод настороженно поблескивал исподлобья. Если бы в эту весеннюю пору уже летали мухи, жужжалки на лету залетали бы Оддалису в раскрытый рот. Мальчишка едва шею не свернул, глазея направо и налево. Пошли торговые ряды, которые образовали избы, рубленные особым образом – лицевая сторона двумя дощатыми створками распахивалась наружу. Купцы складно зазывали, наперебой приглашали попробовать, примерить, прицениться. Люд сновал по улице вверх-вниз, иногда захаживал в лавки, – и даже кое-что покупал.

Миновали рабское торжище, вернее, целый конец, что образовали рабские торговые загоны. Безрод, проходя рабский торговый конец, остро зыркал туда-сюда, замедлил шаг, и шедший позади Оддалис носом влетел Безроду в спину. Миновали нижний торговый город, вошли в средний – и все дивились, не уставая качать головой. Никогда не видели ничего подобного. Огромный городище, ставший одной большой лавкой, и гомонящее море людей, прибывших с востока, с запада, с полудня, с полуночи, одетых во все цвета радуги, мир поглядеть и себя показать. Красивые бабы на любой, даже самый капризный, взыск, осанистые купцы, вои, что поглядывали на эту суету несколько свысока. Безрод шел, не пряча лица, и когда ловил на себе любопытные взгляды, отвечал без стеснения, холодно улыбаясь. Люди разглядывали лицо, расписанное шрамами, отмеченное синяками, и не всегда успевали отвести взгляды. Сивый только посмеивался. Все шутил, обернувшись назад:

– В старости тут осяду. Стану лицо за деньги показывать. Тем и буду жив.

Вороток только посмеивался. Этот своей смертью не помрет и до такой старости уж точно не доживет.

– Не желают ли добры молодцы сластей заморских?..

– Ах, к лицу храбрецам шелка полуденные!..

– А сапоги сошью – сами в сечу побегут…

– Мне б наоборот, – ухмыльнулся Сивый. – Не торгуясь, взял бы.

Вот и верхний город. Тут и лавки побольше, и улицы шире. Без труда нашли Раггеря-купца. Кряжистый оттнир с соломенными волосами, смерил всех троих цепкими глазами, задержался на мальчишке, и рот, готовый хвалить-нахваливать добро, сам собой захлопнулся. Безрод ухмыльнулся. – Чем торг ведешь, хозяин?