Светлый фон
Дед хранил молчание, глядя на молодицу глазами, выцветшими от древности, и отчего-то покачал головой. Отправил девку восвояси, а парням наказал днем и ночью ходить за Ясной точно хвостики, след в след. Одну не оставлять, и чтобы никто чужой на перестрел не подошел. Парни тогда почесали затылки, спросили, – дескать, зачем все это надо. Хмур что-то недовольно буркнул, и добавил, чтобы не менее трех парней в шесть острых глаз приглядывали за молодицей, причем оружные. Охотники белке в глаз попадали, им добрый лук не в тягость. Спросили только, долго ли ходить за Ясной, ровно тень.

–Пока не скажу, будете ходить! – отрезал Хмур. А когда озадаченные парни ушли, дед помрачнел, нахмурился и все повторял в бороду: «Не может быть…».

–Пока не скажу, будете ходить! – отрезал Хмур. А когда озадаченные парни ушли, дед помрачнел, нахмурился и все повторял в бороду: «Не может быть…».

И не подозревала, что ходят за нею, – когда трое, когда четверо. Легко ли заметить парней, что кабана обходили, не спугнув? А как-то пошла с подругами в лес по грибы, – и сама не поняла, как заблудилась. Заплутала. Тропка наврала, что ли? Глаза подняла, а подруг и нет. Страшно перепугалась тогда. Заозиралась, ища подмоги, и прямо напротив услышала хруст ветвей и шорох травы в чаще. Кто-то шел. Перепугалась. Нет бы обрадоваться живой душе, а вот взяла да перепугалась. Стояла и глядела в чащу, откуда шел треск. Сердце билось, ровно у загнанной. А когда из лесу вышел… глазам не поверила, назад попятилась, такой испуг взял. Да что там испуг – страх, страшище! Сердце в пятки ушло, показалось – бежит, сломя голову, хотя не сделала ни шагу. Все остальное видела, будто в тумане. Отовсюду изникли парни, – свои, деревенские. Четверо. Встали перед нею, отгородили от чужака, заслонили собой. Луки натянули. Не подходи! Чужак шел напролом, от стрел не уворачивался, только руками прикрывался. Стрелы впивались острыми жалами – которая куда, но пришлый сломал парней с ходу, молодцы только вскрикнули. Лишь Воробей продержался дольше всех, да и тот упал. А ведь все четверо были не из слабаков. Воробей на медведя в одиночку ходил, а Тресь прошлым летом секача без подмоги взял. Дальше от ужаса, боли и отвращения себя забыла. Кричала, билась, на помощь звала, задыхалась…

И не подозревала, что ходят за нею, – когда трое, когда четверо. Легко ли заметить парней, что кабана обходили, не спугнув? А как-то пошла с подругами в лес по грибы, – и сама не поняла, как заблудилась. Заплутала. Тропка наврала, что ли? Глаза подняла, а подруг и нет. Страшно перепугалась тогда. Заозиралась, ища подмоги, и прямо напротив услышала хруст ветвей и шорох травы в чаще. Кто-то шел. Перепугалась. Нет бы обрадоваться живой душе, а вот взяла да перепугалась. Стояла и глядела в чащу, откуда шел треск. Сердце билось, ровно у загнанной. А когда из лесу вышел… глазам не поверила, назад попятилась, такой испуг взял. Да что там испуг – страх, страшище! Сердце в пятки ушло, показалось – бежит, сломя голову, хотя не сделала ни шагу. Все остальное видела, будто в тумане. Отовсюду изникли парни, – свои, деревенские. Четверо. Встали перед нею, отгородили от чужака, заслонили собой. Луки натянули. Не подходи! Чужак шел напролом, от стрел не уворачивался, только руками прикрывался. Стрелы впивались острыми жалами – которая куда, но пришлый сломал парней с ходу, молодцы только вскрикнули. Лишь Воробей продержался дольше всех, да и тот упал. А ведь все четверо были не из слабаков. Воробей на медведя в одиночку ходил, а Тресь прошлым летом секача без подмоги взял. Дальше от ужаса, боли и отвращения себя забыла. Кричала, билась, на помощь звала, задыхалась…