Разговор с караванщиком оставил нехорошее воспоминание. Разумнее всего было сойти с дороги и затаиться на время, но Варан, сжимающий в зубах конец призрачного следа, пренебрег голосом разума. Единственная предосторожность, которую он смог себе позволить, — продать упряжку и пойти пешком, и не по дороге, описывающей петлю вокруг подмерзшего болота, а напрямик, через старую гать. Между ним и тем, кого он так долго искал, было теперь четыре с половиной дня.

Болото было гораздо теплей окружающего мира. Болото пузырилось. Варан скоро притерпелся к его запаху — в странствиях ему приходилось нюхать куда более тошнотворные вещи. А болото пахло животным — большим и грязным, но безмозглым и потому невинным.

От теплой грязи поднимался туман. Не слышно было даже собственных шагов; фонарь, который Варан держал перед собой, освещал только место на узкой кладке, куда ставить ногу. Как будто я еще не родился, думал Варан, шагая в тишине и тумане. Как будто ничего не началось. И ничего не кончится. Нила? Прошло так много лет, а мне все еще кажется, что я ее помню. И, может быть, она меня ждет — в месте, о котором мне расскажет Бродячая Искра.

Если я сумею правильно задать вопрос…

Он шел всю ночь. На рассвете туман поднялся, по-прежнему закрывая небо, но обнажив булькающую поверхность. Болото тянулось справа и слева; надувающиеся и лопающиеся пузыри походили на мутные глаза. Болото выпячивало зенки, чтобы лучше разглядеть пришельца, и, будто не выдержав этого зрелища, глаза лопались, истекая гноем.

Запах стал гуще. Варану пришлось закрыть лицо тряпкой. Он очень хотел, чтобы гать закончилась наконец, но она выползала и выползала из-под стены тумана, подобно разворачивающейся ленте, — узкая, склизкая, неверная дорога.

Кое-где гать прогнила. Иногда приходилось перепрыгивать через пузырящиеся ямы. Кочки, от которых он отталкивался, подавались и уходили вглубь, и всякий раз было страшно, что бревна не выдержат приземления и разъедутся под ногами.

Чем дальше, тем теплее было болото. Прежде кое-где попадалась ледяная корка, островками покрывающая грязь. Теперь появилась трава, ее светло-зеленые неровные пятна, перемежающиеся темно-зелеными пятнами мха, напоминали Варану землеграфическую карту. Некоторые лужайки казались до того настоящими и надежными, что хотелось прилечь, закинув руки за голову. Среди мха цвели большие, блеклые, почти прозрачные цветы.

Все чаще попадались «горячие ванны» — ямы в иле, заполненные прозрачной водой. Над водой поднимался пар, Варан чувствовал исходящее от поверхности тепло. Болотный запах в таких местах слабел. Ему хотелось остановиться, вымыться, искупаться, и противиться этому искушению было куда труднее, чем не поддаваться на детские ловушки травы.