Либо идти вперед.

Варан снова ткнул черную руку палкой. Рука почти не дрогнула; она лежала, залитая грязью, раскрытой ладонью вниз. Кисть вела к локтю, локоть, надо полагать, — к плечу…

Четыре с половиной дня между ним и Бродячей Искрой. А если возвращаться — будет снова неделя; остывающий след легко потерять. Особенно на людных перекрестках. Особенно когда боишься каждого караванщика — вдруг он уже продал тебя, вдруг ему уже заплатили люди Его Незыблемости Императорского Столпа…

Но ведь неизвестно, есть продолжение у гати — или чудовища в схватке своей уничтожили ее на день пути вперед!

Туман впереди и не думал подниматься. Наоборот, спустился ниже.

Варан поудобнее перехватил палку и перескочил на тыльную сторону гигантской черной ладони. Ладонь ушла в глубину под его весом, зато приподнялся локоть; Варан перескочил снова. Плоть чудовища громко лязгала под его сапогами — не то броня, не то чешуя, не то хитиновая кожа. Туман сомкнулся за спиной, и не было видно края гати — но и впереди не показывалось ничего обнадеживающего, только черным холмом приподнимался бок поверженного чудовища. Вскочив на этот бок, Варан поскользнулся и еле удержал равновесие. Огляделся; второй руки лежащего не было видно, зато тянулось, распластавшись по болоту, сетчатое в прожилках, в пучках свалявшихся перьев — крыло…

Цепляясь за жесткую морщинистую кожу, Варан подполз туда, где должна была быть голова чудовища. Труп покачивался, погружаясь все глубже; в клочьях тумана Варан едва разглядел острый подбородок, почти человеческий, и кривой клюв, широко открытый, как будто владелец его все еще кричал. Остальное скрывала грязь.

Варан перепрыгнул на крыло. Звук был такой, будто рвется толстая паутина; Варан полз на четвереньках, спотыкаясь об острые надломленные кости, о жесткие маховые перья. Крыло заканчивалось, а гати все не было. Туман будто издевался — приподнимался понемногу, потихоньку, а гати не было, не было — только все та же грязь, растревоженная трясина, и кое-где — выпученный над ее поверхностью мутный болотный глаз…

Крыло мертвеца было единственной преградой между Вараном и жадной густой глубиной, из которой нельзя вынырнуть, — в которой можно только тонуть. Он прекрасно понимал, что пути назад нет; добравшись до края крыла, он лег на живот и пополз, умоляя трясину повременить и выдержать его хоть минуту — как держала черный крылатый труп.

Трясина не слушала. Варан, в отличие от трупа, двигался, отталкивался локтями и коленями, и трясина хватала его, как застывающий клей хватает муху. Идиот, думал Варан, выбираясь и снова увязая. Пожалел двух дней… Стоило оставлять Нилу, чтобы захлебнуться теперь в грязи?