— Сюда, — потухшим угольком Варан нарисовал крест на круглом боку козы. — Сюда ударишь копьем, когда я скажу… Только сильно бей, не бойся ей шкуру попортить… Если собственная шкура хоть немножко дорога… Готов?
Парень двумя руками взялся за копье. Побледнел. Посмотрел на Варана; кивнул.
— Ну, — Варан надел рукавицы, взял нож из костра, — Император в помощь!
Треугольный наконечник копья с треском пробил козью шкуру. Чмокающий звук эхом отразился от ледяного потолка над головами, и вернулся, и вернулся опять.
Из кровавой пробоины в шкуре взметнулась темно-красная медуза с режущей кромкой по краям студенистого купола. Парень-охотник вскрикнул. Медуза сжалась в комок — будто в предсмертной судороге; на самом деле одним таким сокращением костегрызы отнимали человеку руку. Варан дождался, пока купол с зазубренной кромкой не раскроется снова, и пырнул в самый центр его раскаленным ножом…
* * *
— Не будет каравана, — сказал почтарь. — Или сам отправляйся, или сиди и жди. А что? Слепи себе домишко, с месяц продержишься, а там потеплеет.
— Спасибо, — Варан снова влез в сани. — Некогда мне ждать.
— Смотри, ночь идет! Замерзнешь и тягунов погубишь…
Вместо ответа Варан вытащил губную гармошку и проиграл своей упряжке «вперед».
Тракт оказался дорогой, настоящей дорогой, а не кротовым лазом в снегу. В Приморках Варан накормил тягунов салом и сахаром. Прозрачные крылья жужжали уверенно и мощно.
Караван идет медленно, останавливается у каждого домишки, поджидает отставших, подолгу отдыхает и запасается пищей. Между бродягой и его преследователем — шесть дней…
Провожая его, молодой охотник сказал с тоской:
— Я бы с тобой ушел. Видит Император — ушел бы…
— В чем же дело? Пойдем.
Парень удивился. Долго молчал, помогая Варану ладить упряжку.
— А тот… Сказал, что, мол, оставайся, на одном месте лучше, родина, и все такое…
— Сам решай. Захочешь — уйдешь. Как я ушел когда-то.
— Так ведь, — руки парня, привычно пристегивавшие тягунов к шлеям, замедлили движение, — невеста у меня. Она не уйдет — у нее мать больная, и вообще… что это такое — баба в пути? Не бывает…
Варан вдруг разозлился. Это не было раздражением, не было минутной вспышкой — это был настоящий приступ ярости, холодной, трезвой.