— Лев хочет смелость, Железный Дровосек — сердце, Страшила — мозги, Дороти — попасть домой. А чего хочешь ты?

— Чтобы меня оставили в покое.

— Нет, правда.

Ну как она могла сказать «прощения», да еще и Лиру? В насмешку над ним она начала говорить «душку сына», но осеклась на полуслове, осознав, что это может его обидеть. Результат удивил их обоих. Получилось:

— Душу.

Лир захлопал глазами.

— А ты? — уже тише спросила она. — Что бы ты попросил у Гудвина?

— Отца, — ответил он.

13

13

Всю ночь ведьма сидела в кресле, думала о том, что сорвалось у нее с языка, и спрашивала себя, не сходит ли она с ума. Разве если не веришь нив бога, ни в черта, можно верить в душу?

Если вырвать из себя иглы религии, чтобы не жалили при каждом движении, и освободить свое сознание от религиозного меча, — можно ли вообще жить? Или религия нужна человеку, как, скажем, лошади — мельчайшие паразиты, которые живут у нее в желудке и помогают переваривать траву? Участь народов, отказавшихся от религии, не очень-то завидна. Может, религия — это (какая избитая и циничная фраза!) необходимое зло?

Вера помогала Нессарозе и Фрексу. Возможно, это все ложь, и нет на самом деле никакого города в облаках, но разве мечты о нем не вдохновляют?

Быть может, выбрав унионизм, провозгласивший Безымянного Бога, мы подписали себе смертный приговор? Быть может, пора наконец дать Безымянному Богу имя, приблизить его к нашему собственному порочному образу, сделать человечнее, чтобы хотя бы надеяться, что ему есть до нас дело?

Ведь убери из бога все мало-мальски человечное, и что получится? Пустой ветер. Ветер, у которого есть сила, но нет чувств; ветер, из которого только на представлениях чревовещателей можно услышать голос.

Насколько привлекательнее и понятнее было древнее язычество. Лурлина, едущая по облакам на своей волшебной колеснице, готовая раз в тысячелетие-другое спуститься и вспомнить про нас. Безымянный же Бог из-за своей безымянности не может даже нанести нам визит.

Да и разве узнали бы мы его, постучись он в нашу дверь?

14

14

Несмотря на бодрящее снадобье, порой ведьма все-таки проваливалась в сон. Голова ее падала на грудь, а иногда и на стол, и от боли и зубовного лязга ведьма просыпалась. Теперь она подолгу стояла у окна и смотрела на дорогу, хотя и понимала, что Дороти не появится здесь раньше, чем через месяц. Если, конечно, ее еще не убили и не сожгли, как Сариму.