Убедившись, что рядом нет никого из своих, Кор стал убивать.

«Мельница», «разветвленная молния», и трое противников отлетели в сторону, умерли прежде, чем упали. Взмах невооруженной рукой, из ладони драконьим дыханием ударил порыв раскаленного воздуха, еще один берич заорал, уронив оружие, рвал с себя пылающую одежду. Вой с силой отразил удар, секира вылетела из руки врага и угодила в другого берича.

Вокруг Кора быстро образовалось пустое пространство, свои тоже предпочитали держаться подальше, а беричи бежали от войя, стреляли, метали секиры, не рискуя ввязываться в ближний бой. Кор даже не пошатнулся, когда стрела попала ему в плечо, отразил летящее в грудь копье, отбил мечом пулю, свалив стреляющего.

Вой смеялся и выл.

Вой атаковал.

По лицу его текла кровь, в плече торчало уже два обломка стрелы, но он снова и снова бросал себя вперед чудовищным прыжком и вертелся в гуще битвы, танцуя страшный танец смерти, пробиваясь к оперенному шлему.

И пробился.

Они встретились и были достойны друг друга. Меч и секира сверкали ярко, незамутненно. Как будто вся пролитая кровь впиталась в жадную сталь. Риш и вой обменивались чудовищными ударами. Яррк поглощал душу Орла, гало Кора заволокло сплошной черной пеленой. Никто не смел вмешаться, мир вокруг двоих стерся, ограничился сиянием стали.

Кончилось все вдруг.

Риш подставил секиру, намечая ответный удар, и вдруг уловил некую неправильность в стойке врага, в его равновесии. Напряжение мышц, готовых к движению, было не таким, значит, и движение будет иным…

Гореш знал, что будет дальше, но он шел за своей секирой, уже не в силах ничего изменить. Пора расплачиваться.

Лезвие секиры врубилось в грудь татуированному, широко плеснула алая кровь, но волич продолжал жить ровно настолько, чтобы успеть ударить, и, падая, повернул меч в теле риша.

Их боль длилась недолго.

Кати было плохо. Она чувствовала все происходящее там, за стеной, в Белокамье. В разум входило бешенство одержимых яррком, боль раненых и последние вздохи умирающих. Ее мысль шла мимо этого, разыскивая звенящую холодную ярость. Так звучит в Живе мысленный голос этого человека. Ярость не затмевающая разум, умело используемая в качестве оружия, рассудочное зрелое чувство человека, который даже не был посвященным войем…

Ругательства, растерянные молодые лица, бестолковая суета младших целителей, старшие же и на миг не отводят взгляда от своих раненых. Жива бурлит болью.

Властный женский голос:

– Этого – сюда!