– Держите меня за ноги, но так, чтобы вас не было видно, – шепнул он солдатам позади себя. На виду у столпившихся внизу надиров он прижал Ногушу к себе, ухватил его одной рукой за шею, другой между ног и мощным усилием вскинул громадное тело у себя над головой. Потом размахнулся и с криком метнул Ногушу со стены. Он упал бы, если бы его самого не держали. Бойцы помогли ему сойти – на их лицах читалась тревога.

– Тащите меня в госпиталь, покуда я не истек кровью, – прошептал Друсс.

Глава 27

Глава 27

Каэсса сидела у постели молчаливая, но бдительная, не спуская глаз со спящего Друсса. Тридцать стежков понадобилось, чтобы зашить прореху в широкой спине воина, – рана шла вдоль лопатки и заходила на плечо, где была всего глубже. Старику дали вина с настоем из мака, и он уснул. Кровотечение было обильным, и он лишился сознания по пути в госпиталь. Каэсса молча стояла рядом с кальваром Сином, пока тот зашивал рану, а теперь сидела подле Друсса.

Она не могла понять, чем он так приворожил ее. Нет, она не желала его – мужчины никогда не возбуждали в ней желания. Неужто это любовь? Каэсса не знала – ей не с чем было сравнивать. Ее родители погибли страшной смертью, когда ей было семь лет. Отец, мирный крестьянин, попытался остановить кочевников, грабивших его амбар, и они зарезали его, не задумываясь. Мать схватила Каэссу за руку, и они убежали в горы, в лес. Но их заметили – догнать их не составило труда. Мать не могла нести дочку на руках, потому что была беременна, но и бросить не могла. Она дралась, как дикая кошка… Ее одолели, надругались над ней и убили. Все это время девочка сидела под дубом, оцепенев от ужаса, не в силах даже крикнуть. Наконец издающий зловоние бородач подошел к ней, схватил ее за волосы, поднес к обрыву и швырнул в море.

Она осталась жива, но разбила голову и сломала правую ногу. Рыбак, видевший, как она упала в воду, вытащил ее. С того дня она полностью изменилась.

Веселая прежде девочка больше не смеялась, не танцевала и не пела. Она стала угрюмой и злобной. Другие дети не хотели играть с ней, и она становилась все более одинокой. В пятнадцать лет она убила своего первого мужчину – путника, который заговорил с ней у реки, спрашивая дорогу. Ночью, когда он спал, она подкралась и перерезала ему горло, а потом сидела и смотрела, как он умирает.

Он стал первым из многих.

Видя их смерть, она плакала – и только тогда чувствовала себя живой. Она только этого и хотела от жизни – быть живой, и мужчины умирали.

Позже, лет с двадцати, она стала выбирать свои жертвы по-иному: ими становились те, кого влекло к ней. Она позволяла им спать с собой, но позже, когда им, возможно, снились только что испытанные удовольствия, она аккуратно резала им глотки отточенным ножом. Но она не убила еще ни одного, примкнув к Лучнику с полгода назад, – Скултик стал ее последним убежищем.