Был ли мое забытье следствием его чар?
— Скорее, это последствия сеннетара. Вы можете двигаться и говорить, если пожелаете. Тем не менее, простите мне, если я продолжу слегка присматривать за вашими мыслями. Вашим первым побуждением всегда было насилие.
У него был такой вид, словно он жевал крапиву.
Я сел. Человек с пухлыми щеками и редеющими волосами сидел в маленьком, единственном в этой пустой комнате кресле. Подбородок его покоился на одной из превосходно ухоженных рук, он улыбался, но выражение его лица было столь же радостным, сколь уютной была комната.
— Кто бы мог подумать, что мы снова будем вместе? — спросил он. — Впрочем, вы вовсе не тот, кого я знал, — неисправимое маленькое чудовище, презиравшее самое блистательное наследие в истории обоих миров. Вы теперь кто-то совершенно другой.
— Этот ребенок все еще жив во мне, и я помню каждую минуту, которую он провел под вашей опекой.
— Как вы можете быть уверенным, что память, которую вернул вам Дассин, точна? Возможно, он окрасил то, что дал вам, своим видением мира и меня.
— Нет, Наставник. Я пережил каждый миг тех лет — во второй раз. Я знаю Дассина лучше, чем кого-либо другого, и он ненавидел вас едва ли вполовину так, как я.
— И все же ненависть совершенно чужда вашей нынешней натуре. Как же вам удалось свыкнуться с ней?
Я задумался, но не нашел ответа на его вопрос.
— Как я и думал. Трудную долю оставил вам Дассин. — Он быстро постукивал кончиками пальцев друг о друга. — Ну, посмотрите на это иначе: вы были ребенком и не понимали, да и по сей день не понимаете, множества вещей. Если вы хотите пережить грядущие события, вам стоит отбросить детские предубеждения. Вы должны принять мысль о том, что все — все, во что вы верите, — не бесспорно.
— И каковы эти грядущие события?
— Для начала я дам вам поесть и слегка освежиться. — Он кивнул в сторону похожего на простой ящик стола, на котором стоял поднос с едой, питьем, стопкой полотенец и зеленым фарфоровым тазиком, от которого поднимался пар. — А затем я восстановлю остаток вашей потерянной памяти. К несчастью, события не оставляют нам столько времени, сколько было у Дассина. Нам придется действовать более жестко — и вовсе не потому, что мне это доставит удовольствие.
— А если я откажусь?
Он нагнулся вперед, щеки вспыхнули еле заметно, зато узкие глаза сияли.
— Я видел, как вы боролись, когда мы толкали вас к самым пределам вашего знания. Как бы вы ни презирали меня, я не верю, что вы откажетесь, даже если будете знать, что умрете в следующий же миг.
Он был почти прав.