— Вы не можете прятаться вечно, Д'Натель. Прошло уже три дня с тех пор, как мы закончили работу.

В комнате было темно, но тьма в душе была еще непрогляднее. Экзевет говорил тихо, словно не был уверен, все ли в порядке с моим слухом. Но я не собирался просыпаться ради него и зарылся обратно, в пустоту.

В следующий раз меня будил кто-то другой. Руки перевернули меня на спину и подложили подушку мне под голову.

— Государь мой принц, вы должны жить. Вы так нужны нам. Вот, выпейте это.

Он втиснул в мои трясущиеся руки чашку и помог поднять ее к губам. Бренди, с привкусом дерева и старины, самое мягкое из тех, что я пробовал, хотя я испугался, что оно прожжет мне дыру в желудке. Я поперхнулся, закашлялся и едва не задохнулся. Мой невидимый собеседник помог мне сесть. Кожа у меня была липкой от испарины.

— Святые звезды!

Казалось, со времени последнего вдоха прошло полмесяца.

— Хорошо, не правда ли? Лучший урожай в моей жизни.

— Барейль?

— Он самый, государь. Позвольте, я зажгу свет?

— Если это необходимо.

Мерцание свечи вернуло мне мир и то бремя, которое я успел забыть за время, проведенное в забытьи.

— О боги, Барейль… — Я нагнулся вперед, вцепившись пальцами в волосы, словно сильная боль могла заставить реальность снова исчезнуть.

— Знаю, мой государь. Вам тяжело. Жаль, что это нельзя было проделать медленнее, легче для вас.

— Ты был там? Те, другие руки — это твои?

— Да, мой государь. Мастер Дассин дал мастеру Экзегету указания, как пригласить меня и воспользоваться моей помощью. И когда я увидел, что он с вами делает — завершает работу мастера Дассина, — я был рад ему услужить. Надеюсь, это не противоречило вашим желаниям.

— Нет. — Я откинул всклокоченные влажные волосы со лба и ощупал многодневную щетину на подбородке. — Спасибо тебе.

— Вы должны поесть, даже если вам пока этого не хочется. Я принесу чего-нибудь. Все эти недели мне едва удавалось в вас хоть что-то впихнуть. И еще, государь, мастер Экзегет уже отчаялся поговорить с вами. Так что он попросил меня разбудить вас, а сам ждет снаружи.

— Экзегет…

Что мне о нем теперь думать?