— О, мальчик-солдат. Так говорила и я. Магия не добра. Ее не заботят наши желания. Она берет нас такими, какие мы есть, по большей части маленькими, обычными людьми, и делает великими. Великими! Так называют нас другие, полагая, что мы обладаем силой. Но ты и я, мы знаем, что означает быть хранилищем для могущества магии. Мы инструменты. Не нам пользоваться этим могуществом. Это другие могут так думать, они пытаются дружить с нами, рассчитывая получить выгоду от нашей силы.

— Ты предупреждаешь меня об Оликее?

Она молчала. Быть может, я ее смутил? Возможно ли, чтобы она ревновала? Я полагал, она слышала больше, чем мне бы хотелось. Она мягко рассмеялась, и в ее смехе я уловил эхо горечи.

— Оликея лишь дитя. Она владеет не многим; ты уже познал все, что она может тебе дать. Но ты и я…

— Я ничего не помню обо мне и тебе, — торопливо перебил я ее.

— Ты помнишь, — спокойно заверила она меня. — Воспоминания лежат глубоко в тебе, так же глубоко, как магия. И они столь же реальны, сколь и магия.

В ее голосе слышалась нежность. Я опустил голову, горло внезапно сжалось от печали, которая и принадлежала мне, и нет. На глазах выступили слезы. Я протянул руку и коснулся грубой коры ее пня.

— Не нужно горевать, мальчик-солдат. — Пальцы ветра погладили мою щеку. — Есть любовь, которая выше тел и времени. Мы встретились в магии и там познали друг друга. Я учила тебя ради магии; она потребовала этого от меня. Но я любила тебя ради себя самой. И в том месте и времени, где столетия и формы теряют значение, а есть лишь уют прикосновений родственных душ, наша любовь останется.

— Я так сожалею, что убил тебя! — воскликнул я, падая на колени и обнимая пень огромного дерева.

Конечно, я не мог его обхватить — он был слишком большим. Тем не менее я грудью и лицом вжимался в кору, но не мог найти ее там. Во мне находился другой — тот, кто был мной, но жил иной жизнью, отдельной от юноши, поступившего в Академию. Я сражался с этим собой и победил, но он все еще таился во мне. И именно его сокрушительную скорбь я ощущал сейчас. Скорбь, принадлежащую и не принадлежащую мне.

— Но ты меня не убил. Не убил, — утешала она меня. — Я продолжаю жить. И когда дни твоей смертной плоти подойдут к концу, ты продолжишь жить вместе со мной. И мы проведем вдвоем много времени, куда больше, чем может сосчитать человек.

— Но сейчас это лишь обещание, — услышал я собственный голос.

Это говорил я сам. Дерево, к которому я прижимался, было всего лишь пнем, поросшим мхом. Я пытался почувствовать в нем древесную женщину, но она исчезла, и вместе с ней — мое другое «я».