Тут он подумал о Мнадесе; об Ишнайе; o Pyше – эти были мерзавцы, эти думали лишь о власти и выгоде, казнь их была заслуженна, весь народ ликовал. Однако скольких же это он казнил?

Луна зябла за решеткой в небе, как потерявшийся белый гусь, и Варназд вдруг заплакал, поняв: Великий Вей, – как же это получается? Ведь он не Иршахчан, не Киссур даже, чтобы рубить головы как капусту, – но вот ему двадцать семь лет, и он подписал четыре приговора четырем своим первым министрам!

Варназд посмотрел в угол и испугался. Там, не шевелясь, сидел давешний проповедник. Теперь, в темноте, было видно, что это действительно не человек, а большое светящееся яйцо, посаженное в грубую рясу. Свет понемногу просачивался сквозь ткань, как сыворотка – через холстинку, в которую завернули свежий творог, и скапливался лужами на неровном полу. Скоро весь пол был залит сиянием, и оно поднималось все выше. Какие-то светящиеся нити протянулись к Варназду. Это было так страшно, что Варназд не выдержал и закричал, – и проснулся.

Было уже утро.

Никого рядом не было, только самозванец, лже-Арфарра, сидел рядом с мокрым полотенцем наготове. Варназд понял, что все это было сновидение, и о других он думал во сне.

– Зачем вы меня напугали ночью? – жалобно сказал Варназд.

Бьернссон положил ему на лоб полотенце и ничего не ответил.

– Зачем вы рассказали мне о Киссуре?

Опять ни звука.

– Как вас зовут на самом деле?

– Это больше не имеет значения. Я потерял имя, как вы потеряли власть.

– Вы, – прошептал государь, – не любите Ханалая. Этот указ о Киссуре у меня выманили обманом: я хочу написать, что он подложный. Еще я хочу написать указ, чтобы в городе не слушались никаких указов, на которые меня вынудит Ханалай.

«Да, – подумал Бьеронссон, – этот человек так и будет искупать свои грехи не раскаянием, а указами».

Усмехнулся и сказал:

– За такой указ Ханалай вас – выпорет, а меня – повесит. Я мало что могу: Ханалаю в нас обоих нужно только имя.

Варназд глядел искоса на яшмового аравана. Он видел, что этот человек его презирает. Это было обидно: ведь если Ханалай их обоих употребляет сходным образом, то чем один умнее другого?

– Это неправда, – сказал Варназд, – я сам видел ночью… Великий Вей, как вы меня напугали! И потом, – от ваших слов плачут тысячи, как же мог неграмотный разбойник перехитрить вас?

Бьернссон вдруг захихикал:

– Перехитрить? Меня? Да я его насквозь вижу! Только мне теперь все равно, какая крыса сьест другую крысу последней.

– А мне не все равно, – возразил Варназд.