И Рыжий прыгнул в ялик, сел, схватил весло и оттолкнулся от «Тальфара», сделал один гребок, второй, взял курс, наддал, еще наддал.

— В-ва! — закричали с палубы, дразнили. — В-ва! В-ва!..

И замолчали. И ты молчал: греб, наддавал. Там, впереди — высокая отвесная скала. Она горит, сверкает золотом. Там, кстати, все из золота деревья и трава, и птицы, звери, даже вода в ручьях, и та — расплавленное золото, и всякий, кто взойдет на этот Остров… В-ва, Рыжий, в-ва, наддай! Еще наддай! Еще! Семь лэ осталось. Пять. Еще наддай! Вот он, заветный Остров, совсем близко: он весь из золота, и не простого, а магнитного, и потому к нему очень легко грести. В-ва, Рыжий, в-ва! Два лэ… Один! Что там, на Острове, никак не рассмотреть — глаза слепит сияние. Но и бояться тебе нечего — прибоя вовсе нет, зыбь на воде, греби, еще наддай, еще, вот ты сейчас пристанешь и притронешься к скале — и сразу сам станешь магнитным и, значит, никогда уже тебе отсюда не уйти. Тем, на «Тальфаре», что? Они вон где остановились! Они, чуть что не так, сразу уйдут. А ты…

Кр-рак! Ялик врезался в скалу, притерся боком и застыл. Рыжий сложил весло, зажмурился, протер глаза, открыл их, посмотрел — скала, но не из золота. И в то же время не из кварца. Ощупал ее — гладкая и скользкая, но и не ровная, как зеркало, а вся в буграх, словно в застывших пузырях. И очень крепкая — когтями в нее не вцепиться. Тогда он глянул вверх — свет, очень яркий свет, и ничего не рассмотреть…

И вдруг сверху послышалось:

— Эй, ты!

Рыжий вскочил и встал задравши голову, пытаясь рассмотреть, что там, вверху, но тщетно. А неизвестный снова прокричал:

— Держи!

И там, вверху, что-то мелькнуло и исчезло, потом еще мелькнуло, и еще…

И рядом с яликом упала на воду корзина. Р-ра! Самая обычная плетеная корзина. В таких торговки носят рыбу. А здесь к корзине был привязан трос, трос уходил наверх, терялся в ослепительном сиянии. Рыжий ощупал трос на крепость…

— Садись! — послышался все тот же голос.

Рыжий, подумав, сел в корзину. Корзина дернулась и стала подниматься. Рыжий сидел вцепившись в нее лапами, молчал. Смотреть по сторонам было нельзя — свет ослеплял, — и он зажмурился. Корзина, то и дело ударяясь о скалу, ползла все выше, выше, выше. Удар, еще удар…

И замерла. Рыжий открыл глаза…

Да вот как раз и не открыл — не смог! Веки не слушались его! Так и сидел с закрытыми глазами. Он даже лапами не мог пошевельнуть: застыл, как каменный. Прислушался — ни звука. А яркий свет…

Глаза у Рыжего были по-прежнему закрыты, но свет был до того силен, что даже через веки ослеплял. А после свет стал понемногу меркнуть, меркнуть…