— Сунь себе в зубы, щенок, если не можешь сдержаться. Я не собираюсь терпеть твой скулёж.

Сьер Антон покачал головой и отобрал у Маррона кожу.

— Обойдёшься без затычки, парень. Дай руку — да не эту, дурень. Вот, держись за мою и сжимай крепче, когда понадобится. Не сдерживайся, мне больно не будет…

К тому времени, как рана была зашита, Маррон прятал лицо на плече сьера Антона, а зубами вцепился в его одежду — без затычки всё же не обошлось. При этом юноша не проронил ни звука и ни разу не пошевелил раненой рукой. Он решил было, что сумел поддержать свою честь, но, открыв мокрые глаза, обнаружил, что лекарь свободной рукой держал его за запястье, а сьер Антон вцепился в локоть. За укусами серебряной иглы, за горячей болью в ране Маррон так и не почувствовал их веса.

Когда рана наконец была забинтована и, по настоянию сьера Антона, больная рука оказалась привязана к груди Маррона, чтобы юноша не мог шевельнуть ею, рыцарь с оруженосцем отправились назад в свой лагерь. Маррон шёл через силу, мечтая о том, как завернётся в своё одеяло и уснёт сном без сновидений, сном, который смоет боль и тревогу и даст ему небольшую передышку после тяжёлой ночи.

— Ты пойдёшь сам или тебя опять надо нести?

— Я сам пойду, сьер! А если не смогу, вы можете меня оставить тут…

— Ну да, конечно.

Всё же Маррон шёл сам, шёл, хотя нетвёрдо державшие его ноги заплетались, а глаза с трудом различали предметы вокруг, и только рука сьера Антона, лежавшая на его плече, помогала ему не упасть. Прикосновение было едва заметно, но вливало новые силы, не иначе — магия…

Вокруг в темноте мелькали факелы и слышались низкие, хриплые, гортанные голоса. Рыцаря и оруженосца трижды окликали стражники с клинками наголо; в последний раз это произошло уже в деревне. Остановивший их человек оказался тем самым сержантом, которого сьер Антон посылал проверить, как чувствуют себя дамы.

— О, прошу прощения, сьер Антон, но…

— Ничего-ничего, все правильно, не пропускай никого без досмотра. Я так понимаю, дамы живы и здоровы?

— Спят, как младенцы, сьер — ну, я на это надеюсь. Когда я заходил, одна из них проснулась. Ну у неё и язык — почище, чем у змеи!

Сьер Антон рассмеялся.

— Да пошлёт ей Господь терпеливого мужа! Только вот что, сержант: если не хотите неприятных последствий, будьте поосторожнее. Мадемуазель Джулианна не элессинка, но у неё могут быть наготове ещё какие-нибудь ласковые слова, если вы её снова разбудите.

— Мои люди будут вести себя тихо, сьер, — ответил сержант. Сам он при этом стоял совсем близко и говорил полушёпотом. Сьер Антон вновь рассмеялся, на этот раз потише, и заставил Маррона идти дальше, легонько подтолкнув его.