Весчане вздрогнули, заозирались, один повертел пальцем в ухе.

— За вещами, говорю? — повторил Жар, а Рыска поспешно пожелала, чтобы едкие крысиные речи до шошинцев больше не доходили.

Мужики чуток расслабились, но изумление с помятых рож так и не сошло.

— А вы тута… чего? — наконец откашлялся бабкин сын.

— А вы? — Впрочем, с Альковой подачи Жар уже догадался, зачем местные пожаловали: золото интересует только людей, шош отрыгнул бы его вместе с одеждой и костями.

— А мы… это… За маслятами! — Мужик махнул мешком в доказательство. Остальные согласно забурчали, затрясли бородами.

— Не рановато ли? — усомнился вор.

— Так мы покуда так, разведать. — Весчанин обвел взглядом перекопанную полянку, словно надеясь обнаружить на ней неурочный грибок, и снова застыл орясиной. С места, где он стоял, был хорошо виден кусок сизой шерсти на дне вырытой собаками ямы.

Жар подошел поближе, тоже глянул и поежился. Меч пробил шошу глаз, из раны выступила темная свернувшаяся кровь и что-то белое, студенистое. Это надо ж было так попасть! Полпальца в сторону, и клинок, скорей всего, соскользнул бы по кости, порвав только шкуру.

— Что ж вы нас о таких вот грибах не предупредили? — Парень укоризненно ткнул пальцем в яму.

— А мы думали, вы знаете, — принялся неловко оправдываться мужик. — Если б сказали, что шошей боитесь, так мы б, конечно, вам местечко выделили — не в избе, так под стеной. Холм-то каменный, зверю туда хода нет…

— Врут.

— Врете, — машинально повторила Рыска. Зря она это, весчанин тут же оскорбленно вскинулся:

— Мы люди честные, грехов не творим! А вот вы что за птицы, еще неизвестно. Не охотники они, вишь… а шоша прямо сквозь землю утюкали. Может, из той шайки, что тсецы по весне разогнали? Или шпиёнии саврянские?

Мужик неожиданно умолк, уставился на что-то мимо правого Рыскиного уха, и девушка, повернув голову, обнаружила, что Альк сидит у нее на плече.

— Чего вы с этими трупоедами треплетесь? Или убивайте, или гоните к Сашию.

Но весчане и сами быстренько подстроились под изменившийся ветер.

— Ловко вы его, гада подземного, госпожа путница, — залебезил мужик, пятясь. Дружки отступали вместе с ним, по-жабьи растянув губы в неискренних улыбках. — Здоровьечка вам и счастливо оставаться!