Каасил — тот, кто спас.

Двадцать тысяч — неимоверная плата, выложенная на благое дело, — выкупила из лагрской неволи двенадцать сотен женщин и детей, мужчины погибли с оружием в руках.

В глазах Марка де Мена — смерть, пусть не для них, но для Гийома точно. Сдаться и пойти против совести? Склонить голову перед врагом?

Паасин не колебался, он уже решился для себя. Одинокий чародей Гийом — хранящий в душе Правду и всегда честный с собой — должен жить.

Их двенадцать, гвардейцев больше полусотни, но это неважно. Каждый паасин уже умирал однажды — когда сходился в единоборстве с черным волком, призванным жрецами. При любом исходе мальчик погибал, либо навсегда, либо давая жизнь мужчине.

— Я знаю, — почти ласково ответил Майал самодовольному виконту де Мена.

Поручик гвардии, исполнявший роль глашатая, обладал прекрасным зрением. Паасин в зеленом плаще и блестящей кольчуге, к которому обращался Марк, вовсе не выглядел дикарем. Держался прямо и ровно, зная свою силу. Присутствие солдат его совсем не смущало. Наоборот, в его голубых глазах пораженный корнет прочитал гордость и презрение.

Презрение к ним — гвардейцам — лучшим из воинов?

— Я знаю, — раздалось со стены над воротами, — А вот знаешь ли ты?

Де Мена спрыгнул с коня, присел, одевая шлем. Арбалетчики дали бесплодный залп. Паасины, укрывшиеся за стенам, поднялись, натягивая тетивы луков. Длинная стрела ударила поручика-глашатая в руку.

Удар был такой силы, что платина не выдержала — треснула, наконечник уколол кожу. Поручик едва не выпустил знамя, потянулся, чтобы вырвать занозу и свалился с коня. Еще живой, но уже не способным двинуть конечностями.

— Яд, черт возьми! — выругался Марк де Мена, — Гюрза, что ты медлишь!

Лишь двадцать гвардейцев из шестидесяти были в тяжелых латах, непробиваемых стрелами, на прочих был полу-доспех: шлем, кольчуга, зерцало, налокотники и наколенники. В полном доспехе хорошо сидеть на коне, но ни как не драться пешим. Латникам предназначалась роль тарана.

Еще утром де Мена был лейтенантом — имел под началом пять сотен гвардейцев, но положиться мог не на многих. Даже сейчас он — новоявленный капитан — привел к дому Гийома всего шесть десятков верных, в основном выходцев из сопредельных стран.

Гвардия с уважением относилась к чародею, прошедшему с ней не одну битву. Убедить бывалых служак в его предательстве не получилось. Солдаты, не знавшие кому верить, предпочли хранить нейтралитет.

Человек в черно-красно робе, казавшийся монахом, шагнул навстречу стрелам, окруженный желтоватым сиянием, держа руки сложенными на груди. Две стрелы отскочили от его груди, даже не ранив.