– Приятно видеть такое единство мнений, молодые люди, – вздохнул Сергей Ксенофонтович. – Неужели вы считаете, что контрразведка Деникина или ВЧК Дзержинского полезнее для народа? Самая скверная демократия лучше самого распрекрасного террора! Белые, красные… Даже за гробом помириться не можем!

Откуда только голос взялся, откуда слова? Привстал учитель, помолодев словно. Но и поручик вскочил. Блеснул глазами яркими, поднял острый подбородок:

– На чем мириться? Жили мы счастливо в великой стране – в державе от моря Белого до моря Желтого под сенью государева скипетра! И когда пришел час умереть за нее, лучшие из нас шагнули под пули, чтобы не превратили Бланк с Троцким жизнь народную в ад, чтобы не стала Великая Россия поганой Ресефесерией!

– Не тебе оскорблять вождей наших! – крикнула в ответ Оксана, даже о ямочке на подбородке забыв. – Зверье вы, белые, убийцы да насильники. Встал против вас народ трудовой, и захлебнулись вы кровью, которую сами же пролили! Будет вам ад и на этом свете, и на том!

Договорила. Отвернулась. Повисла в воздухе тяжелая тишина. И вдруг холоднее стало, темнее даже.

– А я, знаете, недавно стихотворение услышал, – негромко заметил учитель, словно и не было ничего. – Его лет тридцать назад написали, но печатать не позволили. Запрещено-с! Дикость богоспасаемого отечества, причем очередная. Теперь, кажется, разрешили… Там про нас с вами. Наизусть запомнил не все, отрывок…

Помолчал Сергей Ксенофонтович – и читать принялся. Негромко, только чтоб услыхали.

Умолк голос Сергея Ксенофонтовича, народного учителя.

– Неспокий, – еле слышно сказала красный боец Оксана Бондаренко на родном малороссийском.

– Немирье, – перевел поручик на русский. – Немирье… Сергей Ксенофонтович, а дальше не помните?

– Кажется… – Учитель задумался. – Еще четыре строчки.

– А ведь скоро придут, – так же тихо проговорила Оксана. – За кем на этот раз?

Не ответили. Да и что отвечать было?

Спокойная жизнь тихого погоста нарушалась редко. Тут давно не хоронили – зато время от времени появлялись «те», неведомые, почти даже невидимые. Скользнет серая тень, закружится воздушный водоворот….

Приходили обычно на Пасху, как раз после службы. Вездесущий дядько Бык был уверен: «те» – гости из самого Пекла; смущало лишь появление таковых именно на Святой Великдень. Ни голоса, ни шороха… Скользили тени от кладбищенских ворот, окружали то одного, то другого – и прощай! Светлела, проникалась прощальным светом нестойкая мертвецкая плоть, вздрагивал воздух, замирал.

Забирали без всякого порядка – и старожилов, и тех, кто только начал обживать погост. Не все боялись. Некоторые, напротив, ждали «их» прихода, надеясь, что там, куда заберут, настанет наконец окончательная ясность. Что настанет, были уверены почти наверняка – никто из ушедших не возвращался.