— Здесь совсем близко, государь. Дышите медленно и глубоко, пока мы идем. Озеро Истины лежит сразу за аркой.

Небольшой переход. Вен'Дар нес светильник. Краткая вспышка огня — и еще одна многогранная лампа осветила покрытую инеем пещеру и длинное, узкое озерцо темно-синего цвета. Зубчатые осколки льда выступали сквозь водную гладь, острые края сверкали в свете лампы. Вода не могла не оказаться ледяной. Все, что я мог сделать, — это позволить Вен'Дару стащить с меня балахон. Пальцы моих рук и ног уже онемели.

— Ох, Вен'Дар, я не знаю… — Горло саднило от кипящей воды, и говорил я хриплым шепотом.

— Дышите глубже, государь. Считайте. Есть вещи много худшие, чем боль, о которой кричит ваше тело. Входите здесь, где вода глубока, и лед не порежет вам кожу. Не мешкайте. Не думайте. Просто сделайте это.

И я шагнул вперед. Мои нервы словно взорвались, когда синяя ледяная вода сомкнулась у меня над головой.

— Считайте, государь: один, два, три… «… четыре, пять, шесть…»

Я опускался в сад голубовато-белых скульптур: изогнутые ледяные цветы, деревья, горгульи — все фантазии сумасшедшего художника, предпочитавшего работать со льдом, а не с камнем…

«… двадцать пять, двадцать шесть…»

Почему его называют озером Истины? Озеро Льда подошло бы ему больше. Озеро Безумия. Озеро Бездыханных Прихотей…

«… пятьдесят, пятьдесят один…»

Казалось, голова вот-вот расколется от холода. Мне отчаянно хотелось дышать, грудь свело, сдавило.

«… шестьдесят… невозможно…»

Но как и предупреждал меня Вен'Дар, были вещи похуже, чем боль тела. В ледяной глубине лежала, ожидая меня, истина — лицо каждого, кого я убил, каждого, кого послал на смерть, каждого, кого не смог защитить, спасти, исцелить. И все — запечатленные в неподатливом льду, с холодными, пустыми, обвиняющими глазами… Лицо Сейри было здесь, такое печальное и одинокое, а рядом с ней — новорожденный младенец… Герик, ребенок, которого я оставил на произвол судьбы, когда не смог преступить свои юношеские идеалы, когда не стал сражаться… И Мартин, Танаджер, Юлия — наши друзья, погибшие из-за любви ко мне. Дассин и Экзегет, Джарета и Гар'Дена. Боги, как же их много…

Повиснув в ледяной воде, я плыл от одного к другому, прикасался к их холодным лицам, захлебываясь виной, стыдом и горем. Отнять жизнь… нести ответственность… небрежно отринуть ее в гневе, или в жажде мести, или в бездумном, ханжеском высокомерии…

Не могу сказать, как долго я смотрел в лицо своим обвинителям. Достаточно долго для того, чтобы мое сердце забилось в тяжелом ритме шагов похоронной процессии, а кровь в моих венах, без сомнения, обратилась в мерзлую шугу. Мои конечности омертвели, лицо онемело, а сердце в груди застыло глыбой льда. И когда холод, вина и горе стали невыносимыми и я вытянул руку над поверхностью, то уже не чувствовал ни рук, помогавших мне, ни балахона, легшего на мои плечи. Я молча заковылял по следующему проходу, способный идти скорее по привычке, чем ощущая ноги и ступни.