И я остановился – прямо перед истуканами. Я поднял голову и посмотрел на них. Вид у Хрт был достаточно грозен. Зато Макья имела совершенно безразличное выражение лица. Я опустил голову и посмотрел на огонь, горящий у ног этих идолов. Этот огонь, как считают ярлградцы, бессмертный, он якобы горел всегда, горит сейчас, и далее будет гореть всегда. То есть он, по их примитивным понятиям, видел прошлое, видит настоящее и также будет видеть будущее. Я стоял и смотрел на этот чудесный, как они утверждали, огонь, но ничего особенного увидеть в нем не мог.

Вдруг я услышал чей-то голос:

– Ты кто такой?

Это был очень странный голос! Это как будто проскрипели камни! Я поднял голову…

И увидел, что это они – Благие Прародители – пристально смотрят на меня! Да! Каменные идолы – представьте! – скосили на меня свои каменные глаза. На вас когда-нибудь смотрели камни? Нет? Тогда вам не понять, что я тогда почувствовал. А чувство было очень сильное! Поэтому я… Да это был уже не я, а уже кто-то совсем другой! И он-то, этот новый я, весь дрожа от глупого суеверного ужаса, невразумительно промямлил:

– Я – Барраслав, ваш раб! Хрт, Макья, не оставьте меня!

И, мало этого, он – этот новый я – снял перед ними шлем, покорно склонил голову и замер в ожидании! А истуканы молчали! А он ждал! А они опять молчали! А он опять ждал!.. И, наконец:

– Входи! – сказали… нет, велели они.

И я, как в мороке, шагнул вперед. Огонь меня объял…

Но вовсе не обжег! И я прошел через него и оказался во дворе кумирни. Прямо напротив себя я увидел хижину – весьма невзрачную, замшелую, осевшую от времени. А у крыльца той хижины лежал огромный черный пес. Это, я знал, Хвакир. Хвакир не может встать, потому что он каменный, как и его хозяева, но всякий, кто проходит мимо пса, бросает ему «кость» – так это у них называется. Я бросил ему пригоршню номисм. Пес, как мне показалось, заурчал. Я вошел в хижину.

Что там было? Да почти ничего: лежанка, стол, скамьи, очаг и колыбель. На лежанке сидел и как будто дремал бородатый старик. А во главе стола были расположены, точнее, посажены, две те же самые фигуры, Благие Прародители. На этот раз они были сработаны из золота, вместо глаз у них были огромные изумруды, а губы выложены рубинами. Я стоял при пороге и ждал. Старик, сидевший на лежанке, встрепенулся, посмотрел на меня и спросил:

– Почему ты назвался Барраславом?

Вначале я не знал, что и ответить. Только потом уже я вспомнил свой давешний сон и сказал:

– Так меня назвала одна женщина. Она пришла ко мне во сне. Она была красивая, и одета, как и все в этой стране. И я тоже был одет по-вашему, и говорил по-вашему, и даже думал по-вашему. Видимо, поэтому та женщина и назвала меня по-вашему – сказала: «Барраслав».