– Ну, ладно! – сказал я. – Довольно. Кто у храма?

– Моя четвертая ударная манипула.

Я встал, сказал:

– Так. Хорошо! И пусть так же и дальше стоят, не лезут. А остальным из лагеря не выходить. До моего распоряжения! А я пока хотел бы отдохнуть. Где здесь спальня местного правителя?

– На верхнем этаже, – сказал второй легат. – Там все уже проверено. Нет никого. Но я бы не ходил туда. Я бы прежде обсушился и поел. И лег бы здесь.

Я осмотрелся. Кроме очень длинного и почти такого же широкого пиршественного стола и массивных скамей вокруг него, в этой зале больше ничего не было. Только еще по углам и вдоль стен были разбросаны кучи соломы. Я догадался, что это и есть те самые лежанки, на которых они спят после пиров. Но прежде, говорят, они снимают кольчатые панцири и сражаются боевыми мечами. А после посыпают пол песком, чтобы не скользить в лужах крови. И как я только всё это представил, мне стало очень неприятно, я даже поежился…

И с почти такой же неприязнью вновь почувствовал, какой на мне плащ – совсем мокрый. А еще я тогда же вспомнил, насколько я сильно голоден! И еще я очень хотел спать, потому что я очень устал. То есть, подумал я, прежде всего мне нужно как следует восстановить свои силы, потому что завтрашний день обещает быть ничуть не менее хлопотным, нежели день прошедший. Да, спать, немедленно, подумал я. Тем более, что, как рассказывал Гликериус, Хрт ночью всегда крепко спит. А вот, правда, Макья, опять же по словам Гликериуса, всегда всю ночь сидит у ткацкого станка и ткет грубое варварское полотно, так называемую холстину. А на холстине виден целый мир. То есть там как будто бы можно увидать все имеющие земли, все селения, все хижины… и даже самого себя – и рассмотреть, что ждет тебя в будущем. И вот они, ярлградцы, ночью приходят к ней, приносят ей щедрые дары, и пока Макья принимает эти дары и любуется ими, они украдкой смотрят на холстину, ищут на ней себя и узнают свою дальнейшую судьбу. Они за это очень благодарны Макье, так как никто из них даже представить себе не может, что всё, что случается, подвластно не холстине и не Макье, а Всевышнему. Так и четвертая ударная манипула тоже подвластна прежде всего мне, а не местным колдунам-язычникам. И как только наступит нужный момент, думал я, я сразу введу ее в дело! А пока я был очень голоден и плащ мой был очень мокр, просто насквозь. Я снял его и сел к столу. Второй легат подал мне есть и пить. Я ел и пил. Гликериус рассказывал: Хрт в один раз съедал быка и запивал бочонком сурьи. А сурья – это забродивший мед, настоянный на тридцати целебных травах.