— Про них известно лишь то, что они были. Они исчезли, вернее, были уничтожены задолго до того, как прародители моего народа спели свою первую Песню Дождя.

— И это все, что тебе известно?

— Увы. Я знаю только то, что ничего не знаю, — грустно признал жаб. — Все создания, которые сейчас считаются древними, в том числе и мы, пришли сюда или были созданы после. Возможно, за Последними горами или же за Запретной чертой и остались свидетели юности этого мира, кстати, он не всегда назывался Арцией. Но я пока не встретил никого.

— А Болотная матушка?

— Она Уцелевшая, так же как и тот, кто говорил с тобой. Но и она, и Всадники лишь хранители чего-то, что досталось им от Прежних… Они не понимают многое из того, что делают, и, по-моему, даже не предполагают, зачем нужно то, что они исполняет веками.

— Значит, Всадники действительно живые?

— Разумеется. Ты же сам видел. И они на тебя рассчитывают! Но пора менять тему. Вот и посланцы Церкви. Я, пожалуй, переберусь на браслет. От этих клириков можно ожидать чего угодно.

Со склона ближайшего холма медленно спускалась группа из двух или трех десятков всадников. Черные с зеленой оторочкой одежды Церковной стражи окружали малахитовые одеяния иерархов. К разделяющей холмы ложбине обе процессии подошли одновременно. Таянцы выстроились сообразно этикету — впереди два пажа: один со знаменем, второй с серебряной трубой; далее три рослых, красивых воина в расшитых серебром доломанах, за ними — принцесса Илана и ее дядя герцог Рене, и, наконец, придворные и охрана.

Веснушчатый паж звонко протрубил, и ему в ответ откликнулась волынка, на которой играл бледный монастырский музыкант. Ряды Стражей Церкви раздвинулись, и вперед выехал невысокий толстенький монах, неумело управляющий большим пегим мулом. В то же мгновение пажи и «Серебряные» расступились, и герцог Рене Аррой направил вороного Чивво навстречу гостям. Монах, подслеповато моргая, уставился на приближающегося всадника и облегченно вздохнул:

— Да пребудет милость Творца над домом Арроев, я счастлив видеть вас живым и здоровым.

— Благодарю вас, отче, но я не стою ваших тревог…

— Я знаю все, герцог, — просто сказал брат Парамон, — а посему денно и нощно молюсь о вашем здравии. В непростые времена мы живем, в непростые и страшные, и не нам, книжным червям, определил Творец спасти Благодатные земли, но воинам доблестным и правителям мудрым и благочестивым. Я привез вам благословение Архипастыря и вот это.

Брат Парамон расстегнул верхнее зеленое одеяние, и подскочивший послушник освободил посланца Архипастыря от некоего подобия кожаной кирасы, украшенной эмблемой Церкви Единой и Единственной. Парамон оттянул один из парчовых листов плюща, украшавших нагрудник, и открыл потайной карман, из которого был извлечен тонкий пергамент. Герцог развернул протянутый ему лист и на мгновение лишился дара речи. Это был так называемый «Свободный лист», подписанный лично Архипастырем и заверенный его Большой печатью. В листе было сказано, что все, сделанное им, герцогом Арроем, сделано с благословения Церкви Единой и Единственной и направлено во благо всех Благодатных земель. Все те, кто вздумает противиться повелению герцога Арроя, объявляются еретиками.