Буйвол, привыкший к вечным вздохам угрюмого немногословного хозяина, услышав из его уст нечто похожее на шутку, так удивился, что на мгновение забыл о своих обязанностях и подался вперед, выступив из тени. Малыш стоял слишком далеко, чтобы разобрать этот негромкий разговор. Зато чужаки не пропустили ни единого слова. Когда хозяин ушел выполнять заказ, один из них поднялся и сел напротив монаха. Тот поднял голову, недоуменно посмотрел на вдруг объявившегося соседа. Спросил, не выдержав прямого тяжелого взгляда:

– Что?

– А что? – хмыкнул бородач. – Не нравлюсь?

– Почему же?

– И почему же?

Монах стушевался. Бородач с издевкой разглядывал его. Два его товарища поднялись, подошли, встали за спиной у монаха. Один остался сидеть возле окна.

За соседним столом, залитым брагой, очнулся селянин. Он вздернул голову, открыл мутные глаза, не совсем еще понимая, где находится. Спросил, с трудом ворочая вялым языком, обращаясь к ближайшему бородачу, но смотря куда-то помимо его:

– Ты кто?

– Ты сам-то кто?

– Извини… – Селянин пытался сфокусировать взгляд на незнакомом лице. – Не узнал.

– Эй, вы, – подал голос Буйвол, решив, что пришло время вмешаться. – Сядьте на места.

– А ты кто? – повернул голову бородач. В его глазах была точно такая же муть, как и у перепившего селянина.

Монах съежился, не решаясь оглянуться, не осмеливаясь поднять глаза. Он был молод. Одна печать на щеке означала, что он в самом начале пути. Лишь после того, как он пройдет Посвящение и смирением докажет верность творцу судьбы, на второй его щеке появится точно такое же клеймо. Третьей печатью, что выжигалась на лбу, мог наградить только сам бог.

– Сядь на свое место! – рявкнул Буйвол, чувствуя, что закипает.

Вернулся хозяин с подносом, замер, увидев, что творится что-то неладное, с тревогой посматривая на лица людей.

Бухнул по столу каменный кулак.

– Ты кто такой?!

Уже все бородачи стояли на ногах. Один из них деловито засучивал рукава. Другой, наклонившись, достал из сапога нож. У третьего в руке оказалась дубинка, короткая, но увесистая, с набалдашником, утыканным железными шипами. Четвертый разминал пальцы, щелкая суставами.

Они пришли подраться. Выплеснуть черную звериную злобу. Чтобы снова стать людьми. На какое-то время.

Все тише становился шум на улице. Все отдалялись веселые голоса – провожающие никак не могли расстаться с провожаемыми.