– Пять тысяч!? – у Ринги глаза на лоб полезли. – Пять? Пять тысяч сестерциев для храмов и разжиревших служек в белых рясах? Ты с ума сошел! Что скажет Публио?

– Канцлер, очевидно, будет ругаться, – подтвердил Конан и очень похоже передразнил старика Публио: – «Но, Ваше величество, казна пуста! Недобор налогов, недоимки с крупных землевладельцев, купцы не оплачивают сборы!..» – варвар махнул рукой и сказал своим обычным голосом: – Есть у меня такое чувство, что без вмешательства богов эта история кончилась бы для всех нас очень плохо. Ринга, не жадничай. Деньги-то мои!

– С возрастом ты стал суеверен, – хмыкнула моя жена и тут же обернулась. В дверь постучали, а затем створка приоткрылась. Показалось, как всегда озабоченное и серьезное круглое лицо Хорсы – дворцового управителя.

– Разрешите, Ваше величество? – Хорса вопросительно посмотрел на Конана. Киммериец кивнул, приглашая его в комнату.

– Ну? – Конан исподлобья воззрился на Хорсу, зная, что тот обычно приносит неприятные новости. – Что случилось на этот раз?

– Государь, – с расстановкой начал Хорса, приняв величественный вид доподлинного управителя, от которого зависит обустроенная жизнь Тарантийского дворца, – изволили прибыть девица Мойа Махатан из Темры, а с нею – Бриан Майлдаф…

– Спокойная жизнь кончилась раз и навсегда, – вздохнул Конан, выслушав это сообщение. – Ну что ж делать, проси! Пускай присоединяются к нашей вечеринке.

Недавно варвар мне, как старому другу, по секрету рассказал о своей поездке в провинцию Темра минувшим летом.[5] Он гостил в замке губернатора этой отдаленной провинции – Коннахта Мабидана – и ввязался в историю с драконом святого Диармайда О’Дуйна. Имена госпожи Мойи и Майлдафа мне были отчасти знакомы, Конан рассказывал об этих людях. И даже приглашал таковых погостить в Тарантии. Вот они и приехали, судя по всему…

Ринга застыла, оценивающим взглядом пожирая неожиданных визитеров, Хальк улыбнулся, Паллантид и Просперо сохранили на лицах безмятежность, Веллан подмигнул неизвестно кому из-под повязки, а у самого Конана появился в глазах «внутренний блеск», как выражается все тот же Гай Петрониус.

– Здравствуй, мой король, – скромно одетая девушка лет восемнадцати с соломенными волосами и нежной загорелой кожей глубоко поклонилась королю. За ее спиной не то чтобы стоял, а скорее громоздился темно-рыжий детина с простецкой физиономией горца и длинными волосами, заплетенными в две косички, спадавшими на грудь. Одет он был странно – темно-синяя рубаха с вышивкой, а поверх нее длинный клетчатый плед, обернутый вокруг бедер. Одежда слегка напоминала юбку.