— Сделает, сделает, — сказал Аркадий Степанович, внезапно являясь в комнате Овечкина. — Извините, я тут немножко подслушал… Ну-ка, ложитесь, голубчик, нечего вскакивать. Для вас это дело десятое. Мы как-нибудь сами разберемся… но какая же подлая тварь, эта Де Вайле! Даже перед смертью ничего не сказала о сыне!

— Да она, небось, и думать забыла! — с горечью воскликнул чатури.

Михаил Анатольевич внезапно помрачнел. Он улегся обратно в постель, безропотно позволил Босоногому колдуну осмотреть себя и выслушал похвалу своему состоянию, не произнеся при этом ни слова. И когда колдун ушел в соседние покои осматривать Баламута, он продолжал лежать молча, глядя в потолок над собою.

Чатури долго еще ворчал что-то себе под нос, то ругая Де Вайле, то сетуя на богов, посылающих ему столь неудобоваримые знания. Потом закрыл клюв и некоторое время молча глазел на Овечкина. И так и не дождавшись ни слова, ни движения с его стороны, вкрадчиво заворковал:

— Необъяснимая депрессия! А ведь я знаю, о чем ты сейчас думаешь!

— Ни о чем я не думаю, — буркнул Михаил Анатольевич. — Сплю я…

— Не бери в голову, ягненочек, — сказал чатури. — Ты гораздо лучше, чем тебе представляется. Что было, то прошло…

— Сгинь!

— Не сгину. И лучшим доказательством тому служит уважение, которое к тебе питают все, кто знает тебя сейчас. Уважение и благодарность. И любовь. Да-да, любовь, нечего морщиться! Девчонка помирает из-за тебя, а тебе и невдомек, все носишься со своими угрызениями…

— Какая девчонка?

— А много ли ты их знаешь? Не считая принцессы Май, конечно…

Овечкин повернул голову к чатури. Лицо его вдруг прояснилось, и глаза заблестели.

— Вот оно что, — тихо, задумчиво сказал он. — Да… ты прав, чатури, я и впрямь тупица…

— Ах! — вскричал тот, в притворном расстройстве обхватывая голову своими крохотными ручками. — Проговорился! Проболтался! Или нет… ты хитростью выманил у меня ее имя!

— Спасибо, — сказал Михаил Анатольевич. — Теперь я знаю, что мне делать с этим грузом, который ношу в себе…

И тихо, счастливо засмеялся.

* * *

Уже на следующий день после свадьбы принцессы, не дожидаясь ее отбытия в Таквалу, Баламут попрощался с Овечкиным, Фирузой и Босоногим колдуном. Потрясенный услышанным от чатури, он собрался на поиски сына, дабы не допустить для него повторения своей судьбы, и эта новая печаль, добавив еще седины в его некогда черные, как смоль, волосы, гнала Доркина в дорогу безотлагательно. Пути их лежали в разные стороны — колдун должен был проводить на Землю своих соотечественников, после чего, впрочем, обещал присоединиться к Баламуту, чтобы помочь в поисках. Себе под нос почтенный старец ворчал, что привычка к подслушиванию до добра не доводит и что ему, кажется, суждено всю жизнь теперь провести в Данелойне, ибо одно дело здесь так и влечет за собой другое…