— Я не знаю… Время — оно для живых, а потом — ни имени, ни времени. Только когда тебя держат, ты вновь чувствуешь время. А там, в оммо-тло, только туман и страх… и этот кусается… больнее, чем когда тело кусают. Хорошо тем, кто правильно, по-людски умер, те сходят в нижние пещеры… и уже не мучаются. Не то, что мы…

— Ты сказал, Ланги-Тиалу, что ритуал проводят над магом, — хмыкнул полковник. — Выходит, ты был магом? В двенадцать-то лет?

— Я был учеником… — камень вновь мигнул, потом засветился ровно. — Я не успел пройти никакого Посвящения, и не было у меня посоха и кремневого ножа… Хиу-ла-Менси, мой Наставник, погиб, когда мне было одиннадцать… и тогда Старцы-Плащеносцы определили меня в учение к Диу-ла-мау-Тмеру… Я слышал про князя Диу разное… но ученик должен повиноваться приказу тхаранского начальства. Сперва я радовался, князь меня не бил, занимался со мной… говорил, дана тебе Высокими Господами великая сила, такой случай раз в сто лет бывает… надо бы эту силу на пользу обратить… вот… А потом меня подняли ночью, привели в башню, обездвижили и растянули на черном ложе… И господин спросил, хочу ли я подвергнуться одному маленькому опыту… и объяснил, что сделает со мной, если откажусь… А я ведь знал, что он не шутит… Я видел, как у него казнят… Ну и согласился, дурак. Лучше бы в кипятке сварили… это хоть не так долго… Вот и все, господин. И я не знаю, сколько лет… когда это случилось, нами правил добрый государь Аолми-ла-мош-Киарру, да продлят боги его земное существование и введут в свой светлый чертог после… нет, теперь, наверное, уже «да не изгонят боги его из своих светлых чертогов». Это сколько же лет получается, господин?

— Я не силен в здешней истории, мальчик, — вздохнул полковник. — Знаю лишь, что на юге, в Олларе, правит государь Айяру-ла-мош-Ойгру, в Сарграме же — Айлва-ла-мош-Кеурами. Наверное, времени прошло немало… Вот же мерзавец…

— Господин… — напомнил камень. — Что вы хотите от меня? Скажите, и я сделаю… — Слушай, — невпопад пробормотал Петрушко, — а засов-то кто отодвинул? — Я… — вздохнул камень. — Я вас почуял… Так что вам угодно?

Петрушко замолчал. И что он, собственно, мог ответить этому несчастному ребенку, заключенному в исполинскую жемчужину? Употребить его как упаковку чипсов?

— Ты вот что скажи, малыш, — задумчиво произнес он, — что с тобой случится после того, как ты выполнишь желание? Мое или чье-то еще, неважно?

— Я могу только одно выполнить… А потом все, потом меня уже не будет… совсем… это так страшно… в нижних пещерах лучше… Говорят, кто не сотворил в жизни особого зла, тот не терпит там, внизу, великих печалей… и еще говорят… только это запретные слова, за них казнят… говорят, когда-нибудь, очень нескоро, но когда-нибудь, кто-то разрушит нижние пещеры и выведет оттуда всех на волю… и будет только жизнь, а смерти уже не будет… Так говорили люди, проходившие через нашу деревню… я тогда маленький был, но запомнил… Это потом меня заметили и в Тхаран увезли…