Ни одного человека ему не встретилось, и это было странно. Куда же делись все воины, рассыпавшиеся по замку? Почему не слышны их голоса? Почему, в конце концов, сколько он тут ни бродил, ни разу не попалось ни одного окна? Нет, одно все же попалось, только было оно в потолке здоровенной, прямо как дачный участок комнаты. Вернее, зала. Ничего кроме вечернего неба, разглядеть не удалось, даже солнце, видимо, опустилось слишком низко. Вот ночью, наверное, отсюда видны звезды и, если ночь лунная, то луна. Луна здесь такая же, как и дома, на Земле. Ну, может, чуточку желтее, и пятна на ней иначе расположены. Хотя это только если приглядеться.

Только сейчас, шагая по темным коридорам, шагая в никуда, без цели и без смысла, он понял, насколько же хочется домой. До дрожи в коленках, до боли в глазах, до рождающегося в нем пронзительного, но недоступного уху крика. Раньше или некогда было грустить, все время что-то случалось, а кроме того, жила в нем куцая надежда… Теперь рухнуло все. Никто не поможет — единяне думают, что Единый привел сюда Митьку насовсем, князю Диу он нужен здесь — то ли как наследник, то ли как игрушка… для темных и жестоких игр. Кассар… Нет больше кассара, убит. А убил его Митька. Одним лишь словом. Единяне что — дикари они и в Олларе дикари, им только скажи — зарежут и глазом не моргнут… Только скажи… Вот он и сказал. И сейчас же плечистые стражники уволокли кассара наверх, а там… Посвященный хоть и велел, чтобы не мучили, а все же кто их знает? Может, на кол посадили или в муравьиную яму кинули?

Он вспомнил, как давным-давно, в первые дни, мечтал о муравьиной яме для кассара. И всего-то за умеренное наказание прутом… чепуха, которую сейчас смешно вспоминать… Нет, даже не смешно… ведь та отчаянная мечта сбылась… и оттого таким холодом тянет изнутри, из того места, где еще утром у него была душа. Если бы можно было повернуть время! Ну хоть один раз в жизни! Только чтобы не говорить тех слов… А какие сказать слова? Простить кассара может лишь Хьясси, все так. Нельзя простить за другого, тоже верно. Но почему не простить — значит убить? Хьясси… Неужели ему было бы приятно видеть, как казнят кассара? Что сказал бы Хьясси? Что сказал бы малыш, в свои десять лет видевший крови больше, чем иные дядьки за всю свою спокойную жизнь? Наверняка ведь сказал бы: «Вы что, совсем там с ума посходили? Хватит крови, хватит убивать! Отпустите его!»

А ведь, может, и сказал… Оттуда, из другого мира, куда ушел. Из этого самого… светлого небесного царства, или как оно у них называется? Чего-то такое лазоревое… В общем, из здешнего рая… Если только рай тоже разделен на Круги. Хотя, может, все эти земные заморочки — границы, Круги, барьеры — до рая не достают? Конечно, если он, рай, есть. Может, и нету, и вообще ничего нету — ни Единого, ни души, ни рая, ни ада… Одна лишь пустая чернота, без начала и конца, чернота, в которой раньше ли, позже растворятся все… а значит, и он. Чернота, в которой ничего нет, вообще ничего… не бесконечно капающие одна за другой секунды, а совсем ничего, полный нуль.