Еще через четыре часа мы увидели, что этот край возвышается над уровнем Пустыни метров на пять, но почти прямо против нас имелась узкая крутая тропа, вполне позволявшая, однако, не только нам самим взойти к темнеющему лесу, но и подняться нашим лошадям. Скоро мы взобрались на такой же узкий лужок, какой покинули двое суток назад. И перед нами снова стоял дубовый лес, вернее перелесок, поскольку за достаточно редкими стволами можно было разглядеть открытое пространство.
Шалай посмотрел в небо и, опустив удивленный взгляд, промолвил:
– Мы выбрались из Пустыни гораздо раньше, чем я рассчитывал. Может, нам пообедать и попробовать уже сегодня добраться до Ходжера?
Никаких возражений на это предложение не последовало, и после короткого обеда мы пересекли перелесок.
Перед нами открылось поросшее густой травой и невысокими издерганными кустами пространство, упиравшееся в далекие городские стены, казавшиеся серой пропыленной лентой, поставленной на ребро.
И тут Шалай резко остановил нашу компанию:
– А вот об этом я и не подумал!
– О чем? – переспросил я.
– Как мы пройдем городские ворота? Нас же сразу узнают! Не можем же мы пробиваться через весь город с боем?!
– Почему? – простодушно перебил его Душегуб.
– Потому что не пробьемся! – так же просто ответил Шалай. – Нас просто перестреляют из луков.
– Может, мне сходить на разведку? – как-то неуверенно предложил Фродо. В его голосе звучала явная надежда на то, что мы не позволим заниматься ему таким сумасбродством.
– Нет, – оправдал его надежды Шалай. – Я думаю, нам ни в коем случае нельзя разделяться. Если ты по какой-то причине не вернешься, мы просто не сможем отыскать тебя в городе. Надо придумать что-то другое…
И воевода задумался, нервно покусывая сорванную травинку.
Душегуб присел на траву и принялся пристально разглядывать далекие городские стены, Эльнорда нервно ходила вдоль опушки, а Фродо уселся поближе к троллю и изредка на него поглядывал в надежде, что тот поделится с ним своими наблюдениями. Гвардеец ходил меж ближних кустиков, собирая какие-то ягоды и поедая их с довольно брезгливой миной на физиономии.
Шалай стоял возле лошади, держась за повод и уставившись глазами в пространство. По всему было видно, что размышления у него тяжелые.
Так мы отдыхали минут двадцать, как вдруг воевода шлепнул себя по лбу, и его глаза снова приняли осмысленное выражение. Мы с надеждой обратили свои взоры на старикана.