Новое имя Юлия удивительно подходило к его раздерганным чувствам.

Государыня оставила собеседников — на взгляд Юлиева посланца это было презабавное собрание колбасников и других подобного рода общественных деятелей — и перешла в смежную комнату, где остановилась возле окна с нераспечатанным письмом в руках.

— Вы, значит, только что из столицы? — спросила она второй раз подряд, как отметил смешливый молодой человек.

— Только что, государыня, — подтвердил он с поклоном. Кудрявый малый с легким пухом на детских розовых щечках.

Княгиня глядела недоверчивым взглядом, который предвещал как будто тот же вопрос по третьему разу. Она словно перещупывала каждое слово гонца на достоверность, взвешивала и глядела его на свет. Пронизывающий взгляд этот напоминал смешливому молодому человеку, что прекрасная Золотинка, как бы там ни было, волшебница. Молва приписывала княгине между прочим способность видеть насквозь и глядеть на три сажени под тобой в землю. И то и другое было бы сейчас весьма некстати, ибо Юлиев дворянин Мухорт имел точное поручение государя, которое обязывало его пройти неуловимой тропкой между правдой и ложью.

— Государь здоров? Как вы его оставили? — сказала она, поворачивая письмо обратной стороной, внимание ее привлекли большие печати красного воска.

— Милостью божьей совершенно здоров, — заверил Мухорт с очередным поклоном. — Я имел честь сопровождать государя на охоту. В числе нескольких доверенных спутников.

— А где он сейчас? — спросила Золотинка мимоходом, не особенно как будто настаивая на вопросе.

Но здесь-то и подстерегала Мухорта опасность. Он поскучнел лицом и осторожно, стараясь не глядеть по бокам, где открывались равно опасные пропасти правды и лжи, произнес с полной ответственностью за каждое свое слово:

— Я имел честь оставить государя под столицей. Севернее Толпеня, полдня пути будет. Государь изволил отправить меня в Колобжег с письмом. Это заняло девять дней, государыня. Сначала верхом до столицы, потом на ладье великокняжеского боевого флота.

В искусно составленном ответе не было ни слова лжи, хотя не было, по сути дела, и правды. Золотинка вскинула карие глаза… и словно не слышала, не поняла и молчала, заставляя гонца теряться в сомнениях относительно ожидавшей его участи. Потом она взломала печати и остановилась, не решаясь развернуть лист. Светло-серый шелк гладкого платья с двойной, открытой в шагу юбкой, неправдоподобно белые, как снег, по-девичьи схваченные темной лентой волосы, которые светились против окна, придавали облику государыни нечто призрачное, непостижимое и ненадежное, что заставляло посланца повторять про себя: свят! свят! чур меня!